неполноценности и наверняка развился бы во что-то серьёзное и полноценное, вот только не успел. Первое изъятие 11110: голосовые связки – мгновенное онемение. Второе изъятие: волосяные луковицы – облысение всей левой части головы. Третье изъятие: кожа на груди – перебинтована вся грудная клетка. Переходное состояние. Четвёртое и последнее изъятие: левая почка и непроизвольный отказ правой почки, повлекший собой последующий разбор на органы – уход.
11110 до последнего момента восторгалась своим оригиналом настолько, что так и не рассталась с журнальной вырезкой, с которой так и ушла на своё последнее изъятие. Я так и не поняла этого. И оттого ещё долгое время злилась. Не только на 11110 и не только на Эбенезера Роудрига, в тот вечер вынесшего семь морозильных камер к медицинскому фургону. Злилась я на что-то более объёмное, на нечто, что хотелось назвать общим словом “всё”. Даже фонарик в небо не запустила: на глазах 11112 испортила его, чтобы не запускать – подожгла таким образом, чтобы он не взлетел.
Впоследствии 11112 помог мне отпустить эту боль. В присущей ему спокойной манере объяснил мне, почему 11110 не обижалась на своего оригинала, не роптала на свои муки, не хотела большего… Ответ на все эти вопросы был одним: “Она была клоном”. И 11112 тоже клон. И я тоже. И с нами такое будет… Да-да, будет-будет, несомненно, так надо, так предписано нам, ничего другого, только это и ничего другого, однажды…
– Эй, – из задумчивости меня выдернул знакомый, весёлый голос 11112, – хочешь огонька? – с этими словами он протянул к моему фонарику зажигалку и поджег закрепленную на тонкой проволоке горелку.
– Хочу перестать запускать фонарики.
– Опять твои фантазии?
– Почему нет?
– Ладно, давай пофантазируем. Представь, что все клоны ушли бы одновременно…
– Роудриг не справился бы с одновременным уходом сразу всех клонов.
– Эй, это ведь только фантазия.
– Ладно, извини.
– Представь, что все клоны ушли бы одновременно, тогда в небо не взлетело бы ни одного фонарика, потому что запускать их было бы некому.
– Остались бы наставники.
– Они бы тоже ушли. Конечно не в никуда, как клоны, а в потусторонний мир, предусмотренный для их душ, но в честь уходов оригиналов фонарики ведь не запускают.
– Я скорее однажды проснусь оригиналом, чем такое…
– Почему? – он не дал мне договорить.
– Хотя бы потому что подобное действительно невозможно: чтобы уход случился сразу для всех клонов.
– Вот уж что возможно, так это что-то такое.
– Не понимаю, – я непроизвольно нахмурилась, даже не взглянув на свой взлетающий фонарик.
– Люди затевают войны, войны подразумевают бомбардировки, бомбы попадают в любые здания, могли бы попасть даже в Миррор. Или утечка газа. Вдруг пока все спят, газ распространится по всем вентиляционным шахтам и трубам, и откуда-то вдруг возникнет искра, например, кто-то захочет запустить фонарик и попробует поджечь его…
– С чего вдруг кому-то запускать фонарик ночью, когда все спят? Ну у тебя и воображение, 11112.
Такое невозможно было воспринимать всерьёз. Я ухмыльнулась, и тема захлопнулась.
Глава 7
Мы с 11112 стали меньше общаться, но, кажется, оба не замечали этого. 11112 примкнул к старшим клонам, с некоторыми из которых я встречалась в спаррингах на тренировках мистера Баркера. Всё окружение 11112 вдруг стало состоять из серьёзных парней, в большинстве случаев выглядящих намного крупнее него. Даже не знаю, что общего мой интеллигентный друг нашел с этими громилами, однако выглядит он воодушевленным, а я слишком занята своими официально не зарегистрированными занятиями с мистером Баркером, так что всё, вроде как, нормально.
– Ты прочла книгу, которую я давал тебе вчера? – голос Джерома Баркера звучит привычно тяжеловесно, с фирменной хрипотцой. Он стоит у завешенного тонкой шторой окна – окно закрыто, чтобы меня не увидели в его постройке чьи-нибудь пытливые глаза, – и потягивает виски из своей поцарапанной фляжки. Я узнала название его излюбленного напитка неделю назад, когда увидела, как он переливает его в свою фляжку из большой прозрачной бутылки с красивой этикеткой, на которой красовалось наименование напитка.
– Да, прочла, – сдвинув брови еще сильнее, я продолжаю всматриваться в светящийся монитор компьютера. – Я вернула. Книга лежит на комоде слева от входа.
Наставник слегка обернулся и, бросив взгляд через своё плечо, не глядя на меня, с вопросительной интонацией произнес одно-единственное слово, ставшее традиционным после первого вопроса:
– Цитаты?
– Каких взглядов придерживаются массы и каких не придерживаются – безразлично. Им можно предоставить интеллектуальную свободу, потому что интеллекта у них нет.
– Ещё.
– Если ты в меньшинстве – и даже в единственном числе, – это не значит, что ты безумен.
– Ещё.
– Война – это мир, свобода – это рабство, незнание – сила.
– Это так?
– Нет. Всё наоборот.
– Что это значит?
– Это значит, что оригиналы во многом живут наоборот. Может быть, даже во всём? – я перевела свой взгляд с монитора на наставника. Удерживая перед собой флягу, он рассматривал носки своих протёртых от коричневого цвета до бежевого оттенка ботинок.
– Что ты сейчас искала в интернете?
– Хотела узнать побольше о путешествиях.
– Например, что?
– Как оригиналы их совершают?
– Социуму, значит, хочешь научиться, деталь ты бездушная.
– Я и так в социуме, – сдвинула брови я. – Миссис Лундберг обучает нас этикету.
– И чему вас обучает эта старая дева на своих заплесневелых уроках? Словам “здравствуйте”, “пожалуйста”, “извините”? Основам поведения при столкновении с прохожим оригиналом, которого для ваших клоновских жизней изначально намеренно не предусмотрено?
Я закусила губу. Потому что и сама серьёзно подозревала, что уроки миссис Лундберг не иначе как чепуха – вежливость у меня и так врожденная, как мне кажется, – а здесь ещё и другой, да ещё и кажущийся более здравомыслящим наставник высмеивает то, на что нам предписали тратить свои жизни.
– О мире за забором вы можете спросить и у меня, любезные органы.
– У меня есть имя, – всё же я не выдержала. Даже сжала кулак.
– Вот как? И как же тебя зовут, цифра ты пятизначная?
Я снова закусила губу. Я не могла позволить себе роскоши спорить с этим оригиналом. По крайней мере, на данном этапе развития наших взаимоотношений. Он даёт мне книги. Он учит меня боевому искусству, пусть и делает это крайне сурово. Он только начал учить меня пользованию компьютером. Нет, на кону слишком многое.
Выждав и не дождавшись от меня боя – непонятно, удовлетворился он этим или напротив его это раздосадовало, – наставник, отставив свою фляжку на стол, сел на высокий табурет и, врезавшись в меня раздраженным взглядом, продолжил говорить:
– Люди путешествуют на автомобилях. Ты
