Вечером того же дня происходило первое при моем участии, вернее, в моем присутствии заседание Временного правительства в здании министерства внутренних дел, в зале совета. Там же происходили второе и третье заседания, 5 и 6 марта. С 7 марта заседания были перенесены в Мариинский дворец и происходили там во все время, пока я был управляющим делами, а также и впоследствии, до премьерства Керенского, переехавшего (в средине июля) в Зимний дворец и перенесшего заседания в Малахитовый зал.
Эти первые заседания имели — вполне понятно! — характер хаотический. Много времени отнимали всякие мелочи. Помню, что чуть ли не в первом заседании, в субботу, Керенский объявил, что он в товарищи себе берет Н. Н. Шнитникова[46], и помню, что этот незначительный факт произвел тогда на меня большое и крайне отрицательное впечатление. Здесь для меня впервые проявилась одна из основных черт этого рокового человека. Эта черта — абсолютная неспособность разбираться в людях и правильно их оценивать. Шнитников — личность достаточно хорошо известная. Человек добрый и вполне порядочный, но вместе с тем человек с узко-предвзятым отношением к каждому вопросу. Ни в адвокатуре, ни в Городской думе, ни в какой-либо другой сфере он, как хорошо известно, никогда не пользовался ни малейшим авторитетом. И его Керенский хотел поставить рядом с собою, во главе всего судебного ведомства! Само собой разумеется, он бы этим достиг только одного: полного дискредитирования своего собственного и своего товарища. Помню, что стоило некоторого труда отговорить Керенского.
Но нужно заметить, что, наряду с внезапностью и стремительностью, его решения отличались всегда большой неустойчивостью и переменчивостью. Это впоследствии проявилось в целом ряде случаев, о которых я скажу в свое время.
В самые первые дни вопрос о судьбе отрекшегося императора оставался совершенно неопределенным. Как известно, немедленно после своего отречения Николай II уехал в Ставку. Временное правительство сначала отнеслось к этому обстоятельству как-то индифферентно. Ни в субботу, ни в воскресенье, ни в понедельник не заходила речь в заседаниях, где я присутствовал, о необходимости принять какие-либо меры. Возможно, конечно, что вопрос этот уже тогда обсуждался в частных совещаниях. Во всяком случае, для меня было большой неожиданностью, когда во вторник, 7 марта, я был приглашен в служебный кабинет князя Львова, в Министерство внутренних дел, где я нашел кроме членов Временного правительства еще и членов Государственной думы Вершинина, Грибунина и — кажется — Калинина, причем выяснилось, что Временное правительство решило лишить Николая II свободы и перевезти его в Царское Село. Императрицу Александру Федоровну также решено было признать лишенной свободы. Мне было поручено редактировать соответствующую телеграмму на имя генерала Алексеева, который в то время был начальником штаба Верховного главнокомандующего. Это было первым, мною скрепленным постановлением Временного правительства, опубликованным с моей скрепой…
Не подлежит сомнению, что при данных обстоятельствах вопрос о том, что делать с Николаем II, представлял очень большие трудности. При более нормальных условиях не было бы, вероятно, препятствий к выезду его из России в Англию, и наши союзнические отношения были бы порукой, что не будут допущены никакие конспиративные попытки к восстановлению Николая II на престоле.
Может быть, если бы правительство немедленно, 3 или 4 марта, проявило больше находчивости и распорядительности, удалось бы получить от Англии согласие на приезд туда Николая и он был бы тотчас вывезен. Не знаю, были ли предприняты тогда какие-нибудь шаги в этом направлении. Думается, что нет. Отъезд в Ставку осложнил положение, вызвав большое раздражение Исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов и соответствующую агитацию, результатом которой и явился демонстративный акт Временного правительства. Ведь, в сущности говоря, не было никаких оснований — ни формальных, ни по существу — объявлять Николая II лишенным свободы. Отречение его не было — формально — вынужденным. Подвергать его ответственности за те или иные поступки его в качестве императора было бы бессмыслицей и противоречило бы аксиомам государственного права. При таких условиях правительство имело, конечно, право принять меры к обезвреживанию Николая II, оно могло войти с ним в соглашение об установлении для него определенного местожительства и установить охрану его личности. Вероятно, отъезд в Англию и для самого Николая был бы всего желательнее. Между тем актом о лишении свободы завязан был узел, который и по настоящее время[47] остался нераспутанным. Но этого мало. Я лично убежден, что это «битье лежачего», арест бывшего императора, сыграло свою роль и имело более глубокое влияние в смысле разжигания бунтарских страстей. Он придавал «отречению» характер «низложения», так как никаких мотивов к этому аресту не было указано. Затем пребывание Николая II в Царском Селе, в двух шагах от столицы, от бушующего Кронштадта, все время волновало и беспокоило Временное правительство, — не в смысле возможности каких-нибудь попыток реставрационного характера, а наоборот — опасением самосуда, кровавой расправы. Были моменты, когда под влиянием все усиливающейся бунтарской проповеди эти опасения становились особенно грозными.
Как бы то ни было, после прибытия Николая II в Царское Село всякий дальнейший путь оказался фактически отрезанным — увезти бывшего императора за границу в ближайшие же дни стало совершенно невозможным. Значительно позже, уже в премьерство Керенского, решено было увезти всю царскую семью в Тобольск, причем эта мера была обставлена очень конспиративно — настолько, что, кажется, о ней даже не все члены Временного правительства были осведомлены.
Первый состав Временного правительства
Слева направо, верхний ряд: М. И. Терещенко, министр финансов; А. А. Мануйлов, министр народного просвещения; А. Ф. Керенский, министр юстиции; А. И. Шингарёв, министр земледелия; В. Н. Львов, обер-прокурор Святейшего синода; нижний ряд: А. И. Коновалов, министр торговли и промышленности; П. Н. Милюков, министр иностранных дел; Г. Е. Львов, председатель Совета министров и министр внутренних дел; А. И. Гучков, военный министр; Н. В. Некрасов, министр путей сообщения
Вечером 7 марта впервые Временное правительство заседало, как мною уже было упомянуто, в Мариинском дворце. В первые недели заседания назначались два раза в день — в четыре часа и в девять часов. Фактически дневное заседание начиналось (как и вечернее) с огромным запозданием и продолжалось до восьмого часа. Вечернее заседание заканчивалось всегда глубокой ночью. Обычно во второй своей части оно бывало закрытым, то есть удалялась канцелярия, — я оставался один.
