виднелись очертания. Будто образы, заметные сквозь помехи.
— Но для него ты лишь младенец. И всегда будешь младенцем. Поэтому ты ушла. Чтобы проявить себя.
— Нет.
— Нет? — поглядела на нее Мелюзина.
— Нет, — повторила Игори, убрав нож в ножны. — Я… мы ушли потому, что для нас больше не было места. После утраты базы на Уруме я поняла, что нас разделят среди них. Сделают питомцами или того хуже. Поэтому я ушла, чтобы мы не сбились с пути.
— И каков же твой путь? Каково предназначение ищейки без хозяина? — Мелюзина снова взмахнула рукой, и пыль задрожала. Очертания стали более цельными, более заметными. Высокие здания, шпили, похожие на клинки, тянущиеся к созвездию из ложных звезд.
Комморра. Игори сразу узнала ее, хотя никогда и не видела.
Благодетель оставил их, чтобы отправиться туда. Сперва она думала, что это наказание за их неудачи. Лишь потом Игори поняла, что дело не в новых людях. На самом деле мало что из совершенного Благодетелем было связано с его творениями, что бы он ни утверждал.
— Такое же, какое и прежде, — ответила Игори, плюнув в пыль. Охота.
— Но ради кого ты охотишься?
— Мы охотимся ради себя, — сказала старейшина, все еще глядя на пыль. — Мы больше не ищейки. Мы — волки. И мы сами определяем свое предназначение.
— Боюсь, для этого слишком поздно. Твоя судьба была предрешена давным-давно. — Мелюзина провела рукой вдоль вихря, отчего образы изменились. Теперь это были силуэты, а не здания. Очертания чего-то пляшущего, танцующего. — Они решили все за тебя.
Фигуры превратились в демонов, а затем в клоунов.
— Никто не определяет мою судьбу, кроме меня, — тихо зарычала Игори.
— Они хотят, чтобы ты в это верила. Истории не выйдет, если персонажи не дураки. Ведь это трагедия. — Клоуны танцевали вокруг фигуры в центре, фигуры, которую Игори узнала бы везде. Благодетель. Тот же смотрел на что-то нависшее над ними, неразличимый силуэт, который будто менялся каждое мгновение.
— Что ты показываешь мне? — потребовала ответа старейшина. — Что происходит?
— История никогда не заканчивается. Она кружит, становясь сама собой, повторяется в бесконечных пермутациях. Каждая из них ближе к совершенству, чем прошлое. То, что ты видишь перед собой, уже произошло и произойдет вновь, вновь, вновь. Потому что богам легко наскучить, а потом они забывают, что видели. Как дети, когда те требуют, чтобы им рассказывали одну сказку раз за разом.
— Говори осмысленно. Как это вообще с чем-нибудь связано?
Мелюзина развела руками, отчего пыль с громким шелестом осела.
— Никак. И со всем. Я не могу говорить осмысленно, потому что смысла нет. — Она поглядела на Игори. — Сестра, просто доверься мне.
— Довериться в чем?
— В том, что когда придет время, я появлюсь ради тебя. И ради него. — Мелюзина протянула руку. — Ибо кто во всей Галактике сделает это, если не мы? — Она умолкла. — Шшш. Слушай. Сейчас они наблюдают за нами. — Она обернулась, приглядевшись к теням. — Всегда наблюдают за нами. Подталкивают нас. Двигают сколоченные фигуры по разбитой доске. — Демоница улыбнулась. — Выходите, выходите, маленькие клоуны. — Ее улыбка поблекла. — Но увы. Не хотят представляться. Знают, чем кончится. Мы ведь дочери своего отца.
— Клоуны? — Игори медленно обернулась, чувствуя, как встают дыбом волосы. — Арлекины?
Именно клоуны-чужаки, как ей казалось, были виноваты в том, что все пошло не так. Они веками, всю жизнь преследовали ее и Благодетеля. Их козни направили его к Комморре, пусть Игори и не понимала зачем.
Что-то засмеялось во мраке. Звук тут же утих, будто смеявшемуся заткнули рот. Игори подумала, не позвать ли стражей, но взгляд на Мелюзину убедил ее промолчать.
— Зачем они здесь? — тихо спросила она.
— Они повсюду. Последователи Цегораха танцуют везде, где тянется путевая паутина. Когда-то эти миры принадлежали им, и однажды так может стать вновь. — Мелюзина размяла когти и шагнула к сгустку теней. — Но не сейчас. Они принадлежат Темному Принцу… и вам здесь не рады.
Раздался шелест, будто встревоженные птицы забили крыльями. А потом опустилась тишина.
Мелюзина выпрямилась.
— Улетайте, улетайте прочь, маленькие клоуны, в ночь, — тихо пропела она, качая головой. — Слишком много историй, слишком много нитей, слишком много мгновений. Все расходится перед нами. Нам следует быть сильными, ведь худшее еще впереди.
Она поглядела на Игори, на миг представ всего лишь ребенком. Потерявшейся девочкой, ищущей утешения.
А затем девочка исчезла, поглощенная демоном, которым стала. Ехидным и таким ужасающе мудрым. Она подскочила к Игори, схватив за запястье прежде, чем та успела пошевелиться.
— Выслушай меня, сестра! Внемли! Когда придет время, ты должна забыть об инстинктах, этих чудесных, прекрасных инстинктах, требующих повиноваться ему. Должна, иначе все пойдет прахом вместе с нами. Он центр, и без тебя не устоит.
Игори попыталась вырваться. Лицо Мелюзины дернулось, и на миг старейшине открылся проблеск истины под маской. Чем бы ни была гостья, теперь она стала чем-то иным. Чем-то, что ни при каких обстоятельствах нельзя было назвать смертным. Но все же в ней по-прежнему было нечто от Благодетеля, как и в каждом из них. Как бы их ни меняла жизнь, оставались отметины его инструментов. Подпись, выведенная на их костях.
Игори заметила в пристальном взгляде смотревшей на нее Мелюзины и нечто другое. Зависть, горечь — все смешалось в один отравленный сгусток. Только теперь она поняла, что чувства были обращены к ней. Мелюзина… завидовала. Ей, а может быть, ее близости к Благодетелю. Или чему-то совершенно иному.
Их взгляды встретились, и Игори будто ударило током.
На растянувшееся на дни мгновение она очутилась в другом мире. Мире серебряных трав и золотых деревьев, где воздух дрожал от резких звуков волынок. Она чувствовала благовония и кровь, ощущала, как что-то внутри содрогается, когда лаяли преследовавшие ее гончие или твари, похожие на гончих.
Она бежала так быстро, как могла, а серебряная трава терзала ей ноги. Она задыхалась, дым тысяч золоченых кадильниц жалил глаза, почти ослепляя, пока она пробиралась по артериям мертвого города. Позади нее скользил хозяин гончих, что-то тихо напевая на языке, который она не узнавала.
Он звал ее по имени мучительно знакомым голосом, и гончие спешили к ней на четырех ногах, двух или вообще без них. Одни выглядели как люди с непристойными знаками, вырезанными на месте глаз, и серебряными намордниками, закрывавшими рты. Другие, напоминавшие демонических куртизанок, танцевали и игриво тянули поводки. Были и те, чей облик она вообще не узнавала. То была дикая окота, а она — ее добычей.
Она бежала, зная, что ее настигнут. Как настигали прежде каждый раз. Это было неизбежно, будто поворот
