майси было покончено, я задумалась: а как справлялись другие пешки? Может, не обращали на этих зверушек внимания, а про обгрызенное лицо — это просто нелепые страшилки? Жаль, что Кувшиночник всю жизнь провёл в комнате номер один, а задавать вопросы Стражам пока охоты не было.
Ауфена забрала пустую ловушку ближе к рассвету. Я поставила её на пол, между нашими комнатами, так что Стражи не могли посчитать это за нарушение правил…
«О чём думаешь?» — Я очнулась, услышав вялый, расслабленный голос Кувшиночника у себя в ушах.
«О сегодняшней ночи. Тебе и вещество своё пахучее вырабатывать не пришлось, я сама всех майси покидала».
«Ну, могу же я отдохнуть, — хмыкнул Кувшиночник. — Я не рукха, чтобы всё время носиться за добычей».
Я помолчала, вспоминая ту огромную птицу, которая тянула Лучника из окна. Интересно, а можно ли пешке или фигуре подружиться с такой птицей? Это было бы замечательно! Рукха, в отличие от нас, хоть свободны…
«Подружиться — нет», — заявил Кувшиночник, прочитав мои мысли. Он делал это уже не первый раз, и я почувствовала лёгкое раздражение. Даже в мыслях нельзя спрятаться!
«А что можно?» — спросила я, решив, что просьба не читать мои мысли окажется бесполезной.
«Можно подчинить их себе. Есть такая легенда…»
Я сразу оживилась:
«И о чём говорится в этой легенде?»
«О том, что у рукха надо вырвать перо из хвоста или крыла. И тогда эта птица станет ручной. Ты сможешь позвать её, она прилетит и выполнит твоё желание, но только одно».
«Наверное, ещё никому не удавалось вырвать у рукха перо», — сказала я.
Кувшиночник ответил не сразу:
«Может, и удалось бы, кто знает. Просто никто и не пытался».
Весь день после этого я пыталась выполнить задание Башни. Сидела за столом, неотрывно глядя на кристалл, вертела его в руках, представляла, что стены раздвигаются, и я вижу, как в соседней комнате Ауфена бормочет молитвы. Напрасно! Кристалл оставался тусклым, и всё, чего я добилась — это того, что у меня заболели глаза. Пришлось закрыть их и откинуться на спинку стула.
Ауфена и вправду читала у себя молитвы — вскоре я услышала её голос, выкрикнувший: «Во имя Игроков!» А затем — долгое молчание и чуть слышное пение. Похоже, были такие молитвы, которые надо не читать, а петь!
Я вспомнила, как спрашивала у Голоса: как могут молитвы помочь в бою? Лук или меч Всадника, а прежде всего, волшебство — это действенное оружие. А молитвы-то при чём? Голос не стал снимать с меня очки за неположенные вопросы, как я боялась, а объяснил:
Жрецы и Жрицы, призывая к Игрокам, зачаровывают врага словами не хуже, чем ты — волшебством.
— Почему же в том последнем сражении, — я кивнула на пустое отверстие в деревянной стойке, где недавно был красный шарик, — Жрице не помогли её молитвы?
Потому что врагов было слишком много. А молитвы не спасают от всего, иначе эта фигура считалась бы сильнейшей на Доске.
Я промолчала, и на всякий случай Башня выдала новое сообщение:
Ты и себя не считай неуязвимой, будущая Волшебница. Даже самая могущественная фигура может погибнуть, если станет вести себя беспечно. Вернёмся к занятиям.
Воскрешая всё это в памяти, я размышляла, что ещё делает Ауфена, кроме как учит молитвы наизусть. Есть ли для неё шарики с историями? И книги — о чём в них пишут? Умение читать казалось мне большим чудом, нежели то, чем я занималась в Башне. Если выбирать между библиотекой и столами с бесчисленными склянками и порошками, я бы предпочла первое. И меня это смущало: я ведь Волшебница, я должна стремиться к своему собственному предназначению…
Меня поразила внезапная мысль. А что, если Башня навязала нам, пешкам, выбор, а предназначение могло быть совершенно иным? Ауфена, может, и не хотела становиться Жрицей, а лишь смирилась с этим. А я ей, признаться, немного завидовала… и сама хотела бы книгу в руках подержать… но нельзя было заходить в чужую комнату для занятий!
В коридоре то и дело слышались шаги пешек, скрип и хлопанье дверей, кто-то перебросился двумя словами, вызвав недовольство Стражей. Неужели меня одну мучили все эти мысли и сомнения? Подозрения, что с нами, пешками, обращаются как с деревянными фигурками, хотя мы живые, со своими желаниями, надеждами и… привязанностями?
Шэве! Он чувствовал то же, что и я — мы постояли немного в Туманном Поле, а стали как родные друг другу. Но в отличие от меня, Шэве не хотел нарушать правила. Он стремился стать частью этого механизма, работающего, как Часы, и только однажды давшего сбой. И что же теперь делать?
Я запуталась в своих мыслях и почувствовала, что мне нестерпимо хочется отдохнуть. «Эй! Спать надо в кровати, — прорвался сквозь дрёму голос Кувшиночника, — а то ещё на пол свалишься!» Я подумала: «Сейчас» и хотела встать, но слишком удобно устроилась на стуле. Было лень даже голову поднять, не то что всё тело…
Проснулась я в темноте, слабо рассеиваемой голубоватым сиянием — Кувшиночник чуть приоткрыл лепестки, заботясь обо мне. Это было так мило, что я улыбнулась: видно, что он живой, способный сочувствовать, не то что Башня. Интересно, почему среди Стражей не было ни одного цветка, хоть вполовину такого приятного, как Кувшиночник? Они все были похожи друг на друга, как близнецы — с виду красивые и приятно пахнущие, а на деле — мерзкие доносчики с длинными языками. Я бы решила, что Стражи — не живые, а созданные чьим-то волшебством, но они ведь у меня на глазах ловили араней и мелких мускашек, а потом ели. Значит, всё-таки настоящие… только лишённые хороших чувств.
Кристалл тускло поблёскивал своими гранями в полутьме, и я вгляделась в него, как следует. Хоть днём, хоть ночью, а задание делать надо.
Где-то за окном раздался свист крыльев… Рукха?! На миг мне стало страшно, но я взяла себя в руки — рукха до меня всё равно не доберётся, — и удвоила попытки что-то увидеть в кристалле. Может, это и не моё предназначение, но я больше не покажу «худший результат за всю историю Башни». И смогу увидеть даже не соседнюю комнату, а ту, что напротив!
Сосредоточившись, я стала перебирать в уме насмешки и оскорбления, которыми Носатый мог бы меня осыпать. Если я не преуспею с кристаллом, он обзовёт меня неудачницей, посмеётся, позлорадствует… Нет уж,
