по поверхности воды и забрызгивает мои ступни, заставляя меня взвизгнуть. Мика ухмыляется и смеётся, поднимая голову.
— Так было всегда, — говорит он, пожимая плечами, как будто ему всё равно. Я могу сказать, что это не так. — С нашими родителями, нашими друзьями, девочками. Что вы делаете, когда у вас двое близнецов? Вы выбираете одного. Тобиас всегда был самым милым из нас двоих, более общительным. — Мика приподнимает бровь, а затем смотрит в мою сторону. — Даже тебя сначала привлекло к нему.
Я открываю рот, чтобы возразить, но затем резко его закрываю. Мика прав. У Тобиаса более мягкие манеры, но я должна признать, что в резкости Мики есть что-то такое, что мне нравится. Я не предпочитаю его близнеца ему. Чёрт возьми, я не отдаю предпочтения ни одному из парней из Студенческого совета Адамсона по сравнению с другими, и у меня такое чувство, что к концу года — это может стать проблемой.
— Как бы то ни было, Тобиас и Эмбер начали встречаться, и, признаюсь, я ревновал. Я… — Мика вздыхает и остаётся стоять, положив ладони на перила и глядя мимо пруда с кои в сторону ворот. Там стоит полицейская машина без включённых сирен, за ней следует простой чёрный внедорожник, и они оба подъезжают к дому.
Мы с Микой обмениваемся взглядами, но не нужно быть гением, чтобы понять, что они здесь делают.
— Ты ревновал, — повторяю я, оглядывая его и видя в нём такую уязвимую сторону, которой никак не ожидала. — И что потом? — зелёные глаза Мики скользят по полицейским в форме и детективам, вылезающим из своих машин, прежде чем вернуться ко мне.
— Мама Эмбер отправилась на реабилитацию, — говорит он, и моё сердце сжимается, когда я думаю о собственной матери и её борьбе с зависимостью и реабилитацией. — И ни один из нас не мог смириться с мыслью о том, что она будет жить одна в этом паршивом трейлере. Мы пригласили её пожить у нас — наших родителей это почти не волновало, так как их никогда не было рядом. — Мика выдаёт самоуничижительную улыбку, и мне кажется, что я вижу, как с него снимаются все слои, обнажая под ними настоящего мальчика МакКарти. — Та комната, с видом на океан и балконом, мы съехали из неё и отдали ей.
Мика отталкивается от перил, когда с одного из деревьев осыпаются лепестки. Я поднимаю руку и ловлю несколько, как розовый снег на ладони. Лепестки мягкие и изящные; я думаю, это цветы вишни.
— Она прожила там три месяца, прежде чем… — Мика замолкает и на мгновение прикусывает нижнюю губу, протягивая руку, чтобы убрать лепесток с моих волос. — Тобиас однажды вечером пропал на каком-то мероприятии по ММА, от которого я отказался. Я сказал ему, что заболел, но солгал; я просто не хотел видеть его с Эмбер. Я понятия не имел, что она тоже осталась дома в ту ночь.
— Значит, вы были с ней наедине? — уточняю я, и он кивает, протягивая руку, чтобы провести ею по лицу.
— Я стащил немного дурацкого крафтового пива у отца и зажёг несколько свечей, и мы просто тусовались и разговаривали всю ночь. Как раз перед тем, как Тобиас вернулся домой, мы… — Мика снова пожимает плечами, и я чувствую, как тёмная змея ревности поднимает свою уродливую голову внутри меня. — Это был мой первый раз, — признаётся он, прикусывая нижнюю губу и оглядывая меня с ног до головы, словно ожидая увидеть какую-то особую эмоцию. Должно быть, я немного удивляю его, потому что его брови поднимаются вверх. — Как бы то ни было, какое-то время наш роман продолжался. Почти два месяца. Однажды Тобиас зашёл к нам, и всё пошло прахом.
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я, представляя боль с обеих сторон. То, что сделал Мика, было неправильно, но я вижу прогресс, которого он добился. Я не думаю, что он когда-либо хотел причинить боль своему близнецу.
— Тобиас ушёл в ёбаный запой. Он пил и курил; в общей сложности он разбил три машины.
Мои брови взлетают вверх, а губы приоткрываются в шоке. Я не могу представить себе Тобиаса МакКарти, делающего что-либо из этого. Я имею в виду, он немного курит травку, выпивает в обществе, но… не так.
— Нашим родителям не нравилось то, что происходило между нами, поэтому они отправили нас в Адамсон. Наш отец ходил туда ребёнком, так что в этом был смысл.
Мика снова вздыхает, и улыбка сползает с его лица.
— Что случилось с Эмбер? — почти боюсь спрашивать, но на данный момент я должна знать, чем закончится эта история.
— Стрельба в школе, — шепчет он, на мгновение закрывая глаза. Блядь. Мне не нужно задавать никаких других вопросов по этому поводу. Взрослея, мы все привыкли бояться за свою жизнь, когда идём в школу. Это печальная, болезненная часть жизни члена поколения Z. — Её мать переехала в Санта-Клариту сразу после того, как мы уехали в Коннектикут, и Эмбер проучилась там всего полсеместра, прежде чем это случилось. — Глаза Мики наполняются слезами, и я помню, как он плакал, когда подумал, что сначала Тобиас, потом Рейнджер, а потом и Спенсер были мертвы. Он действительно очень чувствителен. — Я думаю, в какой-то мере Тобиас винит меня в её смерти. То есть, если бы я не переспал с ней, и мы бы не уехали в Адамсон, возможно, она бы не переехала к маме после реабилитации.
— Ты не можешь этого знать, — шепчу я, чувствуя, как мои собственные глаза наполняются слезами. — Но вполне объяснимо задаваться вопросом «что, если». Ты не можешь позволить этому уничтожить тебя. Каждый день мы делаем выбор, который не кажется важным. Обычно так и есть. Но время от времени случается что-то важное. Это невозможно предсказать; ты сведёшь себя с ума, если попытаешься.
Уголок губ Мики дёргается, но на его лице слишком много печали, чтобы он мог улыбнуться.
— Когда ты успел стать таким мудрым и дерьмовым, Чак Микропенис?
— Когда это ты успел стать таким меланхоличным? — возражаю я, делая шаг вперёд и снова обнимая его. Мика слегка напрягается, но через мгновение его рука опускается мне на спину, и он немного расслабляется. Я почти уверена, что он ожидал, что я буду осуждать его, ненавидеть, обвинять. Но я не чувствую ничего из этого. Единственное, что я чувствую — это сочувствие к нему и печаль по Эмбер. Маленькая искорка ревности погасла.
— Мы хорошо это скрываем, да? — спрашивает Мика, когда я вдыхаю его аромат вишни
