два поколения одной семьи — вот что заставляло Этельмана чувствовать себя привилегированным. Он убедил себя, что вполне допустимо остаться, чтобы увидеть, как Вульфрик совершит свое паломничество и станет мужчиной. Затем, пообещал он себе, он пойдет дальше и займется Камнем, чего бы это ни стоило.
Это было самое долгое время, которое он когда-либо проводил в одном месте; дольше, чем дом его детства, Эрмитаж — монастырь, где он обучался, или любое из мест, куда его привело призвание за эти годы. Это также означало, что уже давно пора было подумать об отъезде. Обычно через эту местность проходил другой священник, и если действующий священник считал, что он пробыл здесь достаточно долго, они менялись местами. Жрецы должны были быть верны богам и всем людям, над которыми они председательствовали; никогда — ни одному племени или деревне. Это делало жизнь одинокой, но мало привязанной, и в этом тоже была своя привлекательность.
Его взгляд упал на старый деревянный ящик под прикроватной тумбочкой, и чувство удовлетворения, которое наполняло его мгновение назад, исчезло, сменившись беспокойством, страхом, чувством вины. Он всегда знал, что с тем, что лежит в этой шкатулке, рано или поздно придется разбираться. Одни называли его Камнем Богов, другие — Камнем Источника. У него не было четкого представления, что с ним делать, с этой глыбой странной формы, испещренной символами, которые даже он не мог прочитать.
Много лет назад настоятель Эрмитажа, где проходили обучение все Серые жрецы, отправил их на поиски Камня в рамках их посвящения. Он сказал, что они являются источником огромной силы и могут быть безопасны только в руках ответственных хранителей — священников, к которым принадлежал Этельман.
Была только одна проблема с задачей, которую поставил перед ними ректор. Уже несколько поколений никто не видел камня Источника. Этельман всегда считал это хорошим примером глупости подозрений. Знания, которые были настолько важны и хранились в такой тайне, теперь были забыты. Однако это мало успокаивало его совесть. Незнание не оправдывало того, что он десятилетиями пролежал в коробке под прикроватной тумбочкой.
Единственным спасением было то, что ни он, ни кто-либо другой не знал, как пользоваться Камнем. Временами ему до сих пор трудно было поверить, что он его нашел. Обряд посвящения Серых жрецов назывался "Поиск". Чтобы пройти посвящение, каждый молодой священник проводил год и один день, прочесывая землю в поисках Камней. Когда-то, как говорили, Камней было много, реликвии древних времен, артефакты богов. Никто толком не знал. За многие века не было найдено ни одного камня, и не было ни одного молодого священника, который бы не роптал на тщетность своей задачи. Этельман считал это не более чем традицией. Демонстрация преданности своему вероучению и способ подготовить их к странствующей жизни, которую они будут вести. Потом он нашел один камень, он и еще один молодой жрец.
Если они найдут Камень, боги дадут им руководство, сказал настоятель. Этельман молился каждую ночь в течение многих лет, но боги так и не сочли нужным сказать ему, что делать. Его мало утешало то, что он никогда не пытался узнать его секреты или подчинить его силу своей воле. Он знал, что должен был что-то сделать, но дело было в том, что он понятия не имел, с чего начать. Он терпеливо ждал, надеясь, что боги подскажут ему. И дождался. Иногда они испытывали человека, чтобы понять его истинную ценность. Возможно, Камень был его испытанием?
Этельман понимал, что был суров к себе. От одного человека можно ожидать многого. То, что он так долго хранил Камень в тайне, уже само по себе было чем-то особенным. Он знал, что ему предстоит сделать, когда он покинет Леондорф. Он узнает, как его уничтожить, и сделает это, ибо в одном он был уверен: ему не место в мире людей. Это будет его последний поиск, то, что определит его. Эта идея показалась ему странно привлекательной.
Он продолжал смотреть на него, и одно его присутствие словно давило ему на грудь. Казалось, он все чаще занимает его мысли. Неужели боги наконец-то подсказали ему, что пора действовать?
В тот День Джорундира Вулфрик вернулся домой лишь далеко за полночь. Праздник прошел как в тумане: еда, питье, хлопанье в ладоши. Воины, которые пугали его с тех пор, как он узнал, что значит бояться, подошли и пожали ему руку, улыбаясь, — это дезориентировало, но Вулфрик никогда не чувствовал себя таким счастливым. Он добился того, что удается не каждому, и добился этого в одиночку. Он знал, что еще будет много возможностей все испортить, но он преодолел первое большое препятствие, и вид с вершины был упоительным.
Он устал, и у него болели ноги от долгого стояния, когда он поднялся по двум деревянным ступенькам на крыльцо своего дома. Какой-то звук в темноте напугал его.
Еще не время, мальчик, — сказал голос его отца. Иди сюда. Я хочу тебе кое-что показать".
Вульфрик больше всего на свете хотел спать, но отцу нельзя было отказать. И уж точно не в день Джорундира. Что, если было еще одно испытание, о котором он не знал? Вульфрик последовал за ним обратно в деревню. Празднество все еще продолжалось, и обычно тихий деревенский вечер был наполнен звуками веселья, которое могло принести только большое количество алкоголя.
Они шли молча, обходя празднования, пока не добрались до загона за деревенской конюшней. Вольфрам издал пронзительный свист сквозь зубы. Раздалось фырканье, а затем послышался звук большого зверя, идущего к ним. Из темноты вынырнула огромная черная лошадь. Он направился прямо к Вольфраму и прижался к его руке.
Его зовут Грейфелл, — сказал Вольфрам.
Вульфрик нахмурился. Он не серый. Он понял, что звучит неблагодарно, и пожалел об этом, как только слова покинули его рот.
Вольфрам рассмеялся. 'Нет, не серый. Не поэтому он зовется Грейфелл. Одна из лошадей Джорундира, его лучшая, носила имя Грейфелл. Этот парень был бы достойным скакуном для бога, если бы он когда-нибудь решил вернуться в царство людей. За свою жизнь я вырастил много лошадей, но он — лучший".
Вульфрик протянул руку, чтобы погладить морду Грейфелла, но тот огрызнулся, как только его рука оказалась в пределах досягаемости. Вольфрам снова рассмеялся.
Он гордый, высокомерный и злобный, и он не потерпит тебя ни на мгновение, пока ты не докажешь ему, что достоин".
Вульфрик кивнул.
Я дал ему свободу, когда он был молод; позволил ему бродить по пастбищам, но он всегда
