даже не шелохнулась, а затем спросила по-русски: – Прекрасный вечер, не правда ли? – И мило улыбнулась мамусе.
Ева замерла. Женщина говорила по-русски? Поразительно!
Но мамуся и бровью не повела.
– Да, – уверенно ответила она.
Женщина прищурилась и снова спросила по-русски:
– Вы приехали сюда со своей дочерью?
Ева выдавила из себя вежливую улыбку и краем глаза посмотрела на мать.
– Да, – по-русски ответила мамуся, но уже менее уверенно.
– Хм, – протянула женщина и спросила по-русски: – Вы на самом деле не русская, не так ли? Вы – мошенница?
Вид у мамуси был совершенно потерянный.
– Да? – ответила она на свой страх и риск.
Ева задержала дыхание, когда женщина смерила мамусю долгим взглядом, а затем сказала по-французски:
– Хорошо, мадам. Вы и ваша дочь – просто Колетт – можете войти, пока еще не совсем стемнело. Пусть мы и в свободной Франции, но было бы большой ошибкой считать ее действительно свободной. – С этими словами она развернулась и тяжелыми шагами прошла внутрь дома.
– О чем она тебя спрашивала? – шепотом поинтересовалась Ева у матери.
– Понятия не имею, – тихо ответила мамуся. Они удивленно переглянулись и последовали за женщиной, закрыв за собой дверь.
В фойе они увидели, как женщина ищет что-то на своем маленьком столике. Она достала тоненький журнал в бордовом кожаном переплете для регистрации гостей.
– Вот она. Гостевая книга. – Она распахнула ее и протянула Еве открытую ладонь. – Дайте мне посмотреть ваши документы. И, если можно, побыстрее.
Ева с матерью протянули свои удостоверения личности и стояли молча, пока женщина изучала их, прищурив глаза. Затем она кивнула и занесла их данные в гостевую книгу. Ева боялась вздохнуть до тех пор, пока женщина не вернула им документы.
– Очень хорошо, – сказала женщина, протягивая ей ручку и переворачивая гостевую книгу для подписи. – Мадам Фонтен. Мадемуазель Фонтен. Я – мадам Барбье, хозяйка пансиона. Здесь у нас все просто, без изысков, но место надежное, по крайней мере, до тех пор, пока вы будете платить. Кстати, у вас есть деньги?
Ева кивнула.
– Вот и славно. Вы будете жить во втором номере, он в конце коридора. Хотя, боюсь, там всего одна кровать. Ключ от входной двери найдете на комоде. Как долго вы собираетесь оставаться здесь?
– Я не знаю, – нерешительно ответила Ева. – Здесь есть другие жильцы?
Мадам Барбье удивленно приподняла брови.
– Вы двое – единственные, у кого хватило безрассудства приехать сюда из Парижа, чтобы провести отпуск в горах посреди войны.
Ева натянуто улыбнулась:
– Замечательно, спасибо, мадам Барбье. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи. – Мадам Барбье повернулась к мамусе и пожелала ей спокойной ночи на русском.
– Спокойной ночи, – вежливо ответила ей по-русски мамуся и, не тратя время попусту, быстро пошла по коридору ко второму номеру. Ева последовала за ней, буквально ощущая на себе сверливший ее взгляд мадам Барбье.
Оказавшись в номере, вымотанная до предела Ева сменила свою дорожную одежду на рубашку и скользнула под одеяло. Вскоре усталость взяла свое, и той ночью она крепко спала, свернувшись калачиком и прижавшись к матери.
– Как думаешь, она нам поверила? – спросила мамуся, когда Ева, проснувшись рядом с ней на следующее утро, заморгала от солнечного света, заполнившего комнату. Здесь даже солнечные лучи казались чище и ярче, чем в Париже.
– Мадам Барбье? – Ева зевнула и перевернулась на другой бок, наконец-то отпустив руку матери, за которую держалась всю ночь. – Наверное. Она записала наши данные и позволила нам остаться.
Мамуся кивнула:
– Ты сказала ей, что у нас есть деньги, Ева. Но что мы будем делать, когда она поймет, что это не так?
Ева виновато пожала плечами:
– Но они у нас есть.
– Что?
– Я… ээ… я взяла немного франков из кухонного шкафчика в квартире мадам Фонтен.
– Что ты сделала?
– Я искала ручки. И случайно нашла деньги.
– Ева Траубе! Я воспитывала тебя не для того, чтобы ты стала воровкой!
У мамуси был такой возмущенный вид, что Ева не решилась рассмеяться.
– Знаю, мамуся, я никогда в своей жизни ничего не крала. Но нам очень нужны были деньги, и, честно говоря, если бы мадам Фонтен не была так занята заботой о матери, то тут же сдала бы нас властям.
Выражение лица мамуси немного смягчилось.
– Ева, а что, если она обратится в полицию, когда поймет, что мы ее ограбили…
– Мамуся, нас там уже нет. И что сможет сделать полиция? Во второй раз занести нас в свои списки?
Через полчаса они вышли из своего номера. Мадам Барбье ждала их в общем зале, перед ней стояла большая миска со спелой клубникой. Она жестом предложила им сесть напротив. Ева с матерью взволнованно переглянулись, но все же уселись. Ева поймала себя на мысли, что не ела клубники с тех пор, как началась война.
– Угощайтесь, – просто сказала она, и желудок Евы так громко заурчал, что мадам Барбье удивленно приподняла брови.
– Наверное, мы не сможем, – попробовала отказаться Ева. – У нас нет продовольственных карточек и…
– Я вырастила ее в своем саду, – перебила ее мадам Барбье. – И судя по вашему виду… да еще звукам, которые вы издаете, вы голодны. Так что поешьте. Я не буду предлагать дважды.
Ева немного помедлила, а затем взяла одну ягоду. Она откусила и с трудом сдержалась, чтобы не застонать от удовольствия, когда сладкий сок наполнил рот.
– Спасибо, – поблагодарила Ева и, проглотив ягоду, потянулась за другой, раздумывая о том, сколько им придется за это заплатить.
Однако, когда Ева и ее мать опустошили всю миску, мадам Барбье лишь кивнула.
– Хорошо, – сказала она, вставая. – Ужин ровно в семь, будет картофельный суп.
– Но мы не можем… – начала было Ева, но мадам Барбье жестом прервала ее.
– Нельзя, чтобы вы голодали. Как хозяйка пансиона, не могу этого допустить. – С этими словами она вышла из комнаты, половицы тяжело скрипели под ее ногами.
– Очень мило с ее стороны, – сказала мамуся после долгого молчания.
Ева кивнула, но на душе у нее было неспокойно. Пока они ели, мадам Барбье разглядывала их так, словно они были подопытными образцами в пробирке. Еве казалось, что вчерашняя попытка ее матери разговаривать по-русски закончилась полным провалом. Неужели хозяйка пансиона что-то замыслила? Но в то же время они не могли отказываться от бесплатной еды.
– Мамуся, я думаю, тебе сегодня лучше не выходить из нашей комнаты, – тихо сказала она. – Мне придется немного прогуляться одной. Я разговариваю без акцента, а значит, никто не будет задавать мне лишних вопросов.
– Не такой уж у меня сильный акцент, – заметила в свое оправдание мамуся.
– Мамуся, ты говоришь, как Владислав Сикорский.
Мамуся поморщилась:
– Gdy słoneczko wyżej, to Sikorski bliżej.
Ева удивленно округлила глаза, услышав популярное высказывание, восхвалявшее премьер-министра Польши в изгнании. Оно переводилось как: «Когда солнце выше, Сикорский ближе».
– Просто не выходи на улицу. И не закрывай окно на случай, если придется бежать.
– Теперь ты хочешь, чтобы я выпрыгнула в окно?
– Мамуся, я просто стараюсь быть осмотрительной. Все нужно продумывать на два
