игре, я и без этого вижу тебя насквозь, — ровный голос так и сочится ядом. — Ты просто элитарный сноб, считающий, что миллионы на счетах делают тебя королём жизни.
— Ауч, как грубо, — морщусь с наигранной досадой, но всё же отпиваю немного текилы. Нет смысла отрицать, что в блядском мире, где всё продаётся и покупается, доллар ценится наравне с кислородом. — Ты впервые поцеловалась уже в колледже.
— Пей, — ей снова удаётся меня удивить.
Может, она блефует?
Опустошив стаканчик, я обращаю в сторону Аддамс особенно пристальный взгляд — и невольно поражаюсь её безупречной красоте.
Ни единого изъяна, ни малейшего недостатка.
Алебастровая белизна кожи, яркие черты лица, соблазнительные изгибы точёной фигурки.
Ладно, вполне логично, что её первый поцелуй случился раньше колледжа. Держу пари, поклонники падали перед ней штабелями.
Но мысль о том, что ледяная стерва кому-то ответила взаимностью, вызывает крайнее удивление… и отторжение.
Похоже, сорокоградусная текила здорово ударила мне в голову.
— Ты испытываешь колоссальное наслаждение от осознания, что через несколько лет займёшь отцовский трон, — иронично роняет Уэнсдэй, скосив глаза в мою сторону. Наши взгляды сталкиваются в безмолвной борьбе. Вот только она тут безнадёжно прокололась, и это не может не радовать.
— Туше, Аддамс. Пей.
Она подносит стаканчик ко рту, губы соблазнительно приоткрываются — и я снова начинаю ощущать проклятое нездоровое влечение. Поспешно отвожу глаза.
Надеюсь, не заметит.
— Ты меня хочешь, — вдруг заявляет Аддамс, и все робкие надежды на её невнимательность мгновенно рушатся, как жалкий карточный домик.
— Сейчас моя очередь вообще-то, — всеми силами стараюсь напустить на себя безразличный вид, но выходит откровенно слабовато.
Пристальный немигающий взгляд чернильных глаз будто проникает в самую душу, не оставляя ни малейшего шанса солгать.
Проклятье.
Секунда, вторая, третья.
Градус напряжения в комнате ощутимо повышается, ровно как и градус алкоголя в моей крови. И я сдаюсь позорно быстро. Молча делаю очередной глоток, целиком и полностью признавая своё поражение.
Её вишневые губы искажает тень триумфальной усмешки — и следующая фраза вырывается у меня совершенно непроизвольно, опережая заторможенный мыслительный процесс.
— Эй, Аддамс. Пей сразу… потому что у тебя не хватит смелости меня поцеловать.
— Не знала, что в условиях твоей идиотской игры есть действия.
И хотя голос звучит абсолютно бесстрастно, меня не обмануть наигранным спокойствием. Столь откровенная провокация явно выбивает её из колеи — выражение мстительного триумфа на кукольном личике сиюминутно гаснет, и Уэнсдэй пару раз моргает, выдавая собственное смятение.
Я окончательно и бесповоротно свихнулся, раз решился на такое. Это безумие чистой воды, это противоречит всем законам здравого смысла.
Но мне чертовски сильно хочется, чтобы банальнейшая уловка на слабо подействовала.
Чертова Аддамс слишком горда, чтобы открыто признать поражение. И когда секундой позже она отбрасывает в сторону тоненькое серое покрывало и решительно поднимается на ноги, у меня буквально вышибает из груди весь воздух — словно я пропустил ступеньку, спускаясь с крутой лестницы.
Уэнсдэй останавливается прямо напротив меня, отбросив за спину водопад распущенных волос. Снова моргает и делает глубокий вдох, будто перед решающим шагом в пропасть. Впрочем, на краю пропасти мы стоим вместе — и лишь один крохотный шаг удерживает нас обоих от падения в бездну.
Я почти уверен, что Аддамс его не сделает.
Но ей в тысячный раз за этот бесконечный день удаётся меня удивить.
Она резко подаётся вперёд и усаживается сверху. От стремительного движения короткая футболка задирается выше. Я запоздало вспоминаю, что на Уэнсдэй по-прежнему нет белья — и это крышесносное осознание срывает чеку невидимой гранаты, безжалостно уничтожая остатки здравого смысла. Мои руки уверенно ложатся на обнажённые бедра, и ощущение холодного шелка её кожи заставляет член мгновенно налиться кровью.
Проклятые глаза угольно-чёрного цвета гипнотизируют, порабощают разум и волю, отрезают последние пути к отступлению.
Да и хочу я отступать?
Однозначно нет.
Я хочу её.
Так невозможно-невыносимо сильно, как не хотел никогда и никого.
У Аддамс взгляд хищного зверя — безжалостной анаконды, поймавшей добычу в смертоносные тиски. А ещё восхитительная мягкость кожи, дурманящий аромат тяжёлого парфюма и охренительно манящие губы, чуть приоткрывшиеся на выдохе. Живое воплощение порока с ангельским личиком фарфоровой куклы. Тысячеградусное адское пламя под тонкой ледяной оболочкой.
И когда между нашими губами остаётся не больше миллиметра, она вдруг резко отстраняется и тянется к стоящей рядом бутылке текилы. Невольно вздрагиваю, готовясь парировать вероятный удар — но этого не происходит. Уэнсдэй делает глоток и быстро поднимается на ноги, оставляя после себя шлейф цитрусовых духов и ощущение щемящей пустоты.
На кончиках моих пальцев ещё горит невидимый след от прикосновения к прохладному шелку обнажённой кожи — покалывает и жжётся, словно я голыми руками коснулся открытого огня.
— У меня действительно не хватит смелости, — произносит она на уровне едва различимого шепота. — Можешь собой гордиться. Ты победил.
Но никогда прежде я не чувствовал себя настолько проигравшим.
Комментарий к Часть 3
Всегда рада видеть вас в ламповой атмосфере своего канала
https://t.me/efemeriaaa
========== Часть 4 ==========
Комментарий к Часть 4
Саундтрек:
Grace — You Don’t Own Me (No Rap Version)
Приятного чтения!
Утро следующего дня приносит с собой мучительную пульсирующую боль в висках, ощущение пустыни Сахары во рту и полнейшее разочарование в собственном здравомыслии. С глухим стоном отрываю голову от подушки — отвратительно яркий солнечный свет бьёт прямо в глаза, заставляя рефлекторно зажмуриться.
Проклятье.
Прошлой ночью я ввалился в свою спальню на ватных ногах, и моих сил хватило лишь на то, чтобы сбросить кеды и замертво рухнуть в постель, не раздеваясь. Задёрнуть шторы я был не в состоянии — и теперь жестоко расплачиваюсь за собственное неумение пить.
Благо, я чётко помню, что сумел запереть подвал, хотя ключ несколько раз выскальзывал из непослушных пальцев и падал на пол.
А ещё я очень чётко помню то, о чем предпочел бы навсегда забыть — надменная сука Аддамс на моих коленях, её невыносимые бездонные глаза, её соблазнительные пухлые губы в миллиметре от моих собственных. Ледяной бархат кожи на кончиках пальцев, густой горьковато-цитрусовый парфюм в носу.
Черт. Черт. Двадцать раз черт.
Сто сорок восемь раз черт.
Какого хрена я натворил?
Какого хрена я вообще вчера потащился в этот гребаный подвал?
Множество вопросов без ответов.
Я буквально балансировал на лезвии ножа, стоя на краю пропасти — и безумно хотел сделать решающий шаг. Чёрная бездна её радужек влекла и манила, безжалостно уничтожая пути к отступлению. Но титаническим усилием воли мне удалось совладать с ураганом собственных желаний — не наброситься на Аддамс, не
