и чернокленом. Когда-то, как рассказывали старожилы, здесь скрывались банды Антонова, спасаясь от конницы Котовского. Об этом до сих пор напоминали то неожиданно обнаженный весенними потоками обрез, то позеленевшие медные гильзы.
Даша спускалась в овраг, задевая широкие листья папоротника. Тогда просыпались комары, что ютились в кустах, и надсадно пищали.
Вверху, на макушках дубов, горели лучи солнца. Они процеживались сквозь густую листву и падали на землю зеленоватыми пятнами.
Даша подошла к фанерному домику и, сняв замок, очутилась в темной комнате. Она нащупала и зажгла керосиновую лампу. Красноватый свет наполнил помещение, и стала видна глубокая темная яма, начинавшаяся прямо от ножек стола.
Даша медленно спустилась с лампой вниз. И сразу осветилось прорезанное в глубине ямы необычное окно. В железную раму было вставлено толстое, отсвечивающее огонек лампы небьющееся стекло. За ним различались многочисленные, извивающиеся корни деревьев. Они то, как выпущенные из лука стрелы, пронзали землю, то ползли неторопливо вдоль стекла, то дружно сплетались меж собой.
Даша особенно любила заходить сюда после дождя, когда потоки воды озорно гудели в оврагах и пахло распаренной, свежеобмытой землей. Словно врач, Даша внимательно отмечала в лабораторном журнале малейшие изменения в корнях дуба.
Потом она выбегала наверх, в лес, полный свежести и птичьего гомона.
Узкими тропинками Даша шла к дождемерам. Вот и знакомая полянка. На траве, простроченной голубым узором незабудок, лежал ласковый солнечный свет. По краям полянки белыми столбиками блестели большие стеклянные термометры.
— О-о-о! — весело кричала Даша, и лес отвечал ей звонким, перекатывающимся эхом.
Полянка была ее радостью.
Здесь стояли два больших желтых пня, оставшихся от недавно срезанных дубов. Они пахли горьковато и вкусно. Даша жадно вбирала в себя этот запах, завороженно прислушивалась к звукам, которыми жил лес. Вот где-то вверху цокает белка, тихо прошуршал в траве ежик. А там, за березкой, бьется чье-то сердце. Это неторопливо отсчитывают секунды спрятанные в дождемерах часы.
Записав и обработав показания приборов, Даша собиралась домой. В лесу было сумрачно и тихо. А когда она выходила на опушку, то услышала, как на лугу громко и чуть грустно поют девчата. Виднелись недалекие крыши и заводские трубы городка, на которых краснели лучи погасающего солнца.
Даша смотрела, и ей было необыкновенно хорошо. Хоть она и устала от хлопот, но день прошел удачно, и впереди таких дней еще много-много.
И было удивительно думать, что этих прекрасных дней не замечают многие люди. Например, Подрытов, который все жалуется, что его кандидатскую диссертацию уже полгода маринуют в институте и, видимо, ему необходимо выезжать туда и начинать «пробивать» ее по «инстанциям». И вздыхает: «Как много требуется усидчивости в нашем деле! Присматривайтесь, Дарья Сергеевна».
Или Костриков, который часто ездит в Чигорак, в местный колхоз, где помогает уничтожать появившихся в лесу вредных насекомых и подсаживает молодняк.
Приезжает он оттуда усталый, пыльный. Но стоит ему ополоснуть лицо, как он уже спешит к приборам.
Даша жалела его. И говорила, что так недолго и заболеть, на что Костриков, беспечно улыбаясь, отмахивался: разве такого одолеет болезнь? И приглашал: не теряйте времени, Дарья Сергеевна, спешите ездить со мной. И непонятно было — серьезно он это говорит или шутит.
Наверху заскрипела дверь. Даша захлопнула журнал и прислушалась, соображая в то же время, как сказать, где находится Костриков, если войдет Подрытов.
— Дарья Сергеевна, вы здесь?
Ну, конечно, это был Подрытов. Он, нагнувшись, заглядывал сверху. На его остроскулом, изможденном лице прыгали желтые отсветы лампы.
— Пока да, Василий Евдокимович, но собираюсь к дождемерам.
Подрытов, сильно стуча подкованными ботинками, спустился вниз и сел рядом с Дашей. Закуривая, он огляделся.
— А где же Алексей Тимофеевич?
Как ни готовилась Даша к этому вопросу, а все же смешалась. Склонившись над журналом, чтобы скрыть свои глаза, она ответила:
— Вышел наверх, к сеянцам… Скоро придет.
— Ну, и прекрасно! У меня к нему есть небольшой вопросик. Подожду. — Подрытов удобней устроился на ступеньке. — Вы слышали, Дарья Сергеевна, последний анекдот про спутника? Коротенький, но острый. Значит так: долетел спутник до Луны и сигналит оттуда: «Приземлился благополучно, высылайте спутницу». Здорово?
Он захохотал, с его папиросы упал пепел и засыпал свежие записи в журнале. Даша смахнула пепел на пол и отодвинула журнал.
Часы на ее руке тикали торопливо и тревожно, словно напоминали о том, что уже второй час, а Кострикова все нет. «О чем он только думает! — ужаснулась Даша и покосилась на Подрытова. — И его откуда-то принесло на мою голову… Первый раз в жизни соврала».
Подрытов докурил папиросу, поискал глазами, куда бы бросить окурок, и, не найдя, скомкал его, завернул в клочок бумажки и опустил в карман.
— Пожалуй, не дождешься вашего шефа, — сказал он со вздохом. — Проводите?
Когда они поднялись наверх, в лесу парило. На шершавой поросшей зеленоватым мхом коре дуба, возле которого они остановились, светлыми жаркими пятнами лежал солнечный свет. Торопливо, охваченные непонятной тревогой, сновали вверх и вниз муравьи.
— Опять к дождю…
Подрытов пощурился на муравьев и вдруг, словно что-то вспомнив, повернулся к Даше.
— Дарья Сергеевна, сегодня у нас, понимаете ли, производственное совещание. Так что вам надлежит быть. Да и выступить ввиду сложившихся обстоятельств было бы неплохо…
— О чем? Я ведь еще…
— Ну о чем… Хотя бы о своих одиноких бдениях в лаборатории.
Даша испытующе посмотрела на Подрытова и нахмурилась.
— Я редко бываю одна… Больше с Алексеем Тимофеевичем.
— Как сегодня?..
Даша промолчала, и Подрытов заторопился.
— Впрочем, как хотите… Я это, видите ли, в ваших интересах… Костриков вряд ли будет вас защищать, когда развернутся дебаты и прения… Я его манеру знаю. До свидания.
Уже отойдя, он добавил:
— Кстати, я сегодня с утра в ваших владениях и полностью в курсе событий… Такие-то дела!
«Ну и подсматривайте дальше, если вам нравится!» — хотела крикнуть Даша, но в последний момент сдержалась.
5
Совещание оказалось долгим. Оно закончилось, когда в свои права вступила темная лесная ночь. Даша торопливо шла вдоль опушки и слушала, что говорил ей Подрытов.
— …И в конце концов я считаю, что мое стремление получить кандидатскую степень — это вполне естественное желание человека, связанного с наукой, официально оформить свою принадлежность к ней… Разве это не так, Дарья Сергеевна?
Голос Подрытова звучал то близко, то отдалялся. Даша едва угадывала его фигуру, настолько темна была ночь.
Ей не хотелось сейчас ни спорить, ни углубляться в начатый Подрытовым разговор, и она только машинально поддакивала:
— Конечно, конечно.
Вот они взошли на мост, и в воздухе гулко зазвучали частые легкие шаги Даши и шаркающий топот
