сдавленно протестовать, и он внезапно осознал всю тяжесть своего поступка.
Он отпустил ее и отстранился, покраснев от стыда и смущения.
— Элис, прошу меня простить. Это было недопустимо. Не знаю, что на меня нашло, но вы… вы так красивы, и капли дождя в ваших волосах… Умоляю, пообещайте меня простить.
Последовала долгая пауза, прежде чем Элис ответила, как всегда, спокойно и ласково, без тени упрека в голосе:
— Разумеется, я прощаю вас, Джеймс. Взгляните, дождь прекратился; не пора ли нам возвращаться?
Джеймс выглянул из-под навеса и обнаружил, что дождь кончился так же быстро, как начался. Он вдруг вспомнил, как здесь оказался.
— Я искал Аду. Негодница куда-то убежала, а я обещал матери ее найти.
— Хотите, я вам помогу? — вызвалась Элис.
Искушение согласиться и провести время с Элис почти одержало верх, но Джеймс устоял.
— Вам лучше пойти первой. Люди могут подумать что-нибудь не то, если мы придем вместе.
Элис кивнула и на прощание сказала слова, которые Джеймс потом долго не мог стереть из памяти:
— Думаю, нам лучше забыть о том, что случилось, Джеймс. — Она слегка коснулась его руки и ушла.
Лишь много позже, когда у Джеймса появилась возможность спокойно поразмыслить о случившемся — а забыть об этом, как просила Элис, он оказался не в состоянии, — он вспомнил, что, прощаясь, она назвала его Джеймсом, а не мистером Джеймсом. Он также вспомнил, как она коснулась его руки, и, хотя полной уверенности быть не могло, чем больше он об этом думал, тем больше убеждался, что на короткий миг, прежде чем Элис осознала, что происходит, она все же откликнулась на его поцелуй с такой же горячностью.
Он нашел Аду на Фалсгрейв-роуд, когда повернул обратно. В отличие от брата, девочка совсем не промокла и заявила, что заскучала на празднике и решила прогуляться. Пошел дождь, и она укрылась в дверном проеме под козырьком. Ее голос был угрюмым и неприветливым.
Ада не сказала, что козырек, под которым она пряталась от дождя, находился почти напротив двери, за которой укрылись Джеймс и Элис. Не стала она объяснять и причин своей угрюмости. Все время, пока Джеймс и Элис были в парадной, Ада не сводила глаз с двери, за которой скрылся ее брат и служанка. На ее лице отобразились чувства, совершенно новые для маленькой девочки, и она не могла их объяснить. Несмотря на юный возраст и незрелость, она испытывала стыд, примешивающийся к этим чувствам, и понимала, что никогда не сможет признаться в истинной причине своего несчастья. Тайное восхищение Элис вызывало у нее чувство вины, и с этой виной ей предстояло справляться в одиночку.
Глава седьмая
Дождь, хлынувший в день праздника в саду, не прекратился и ночью и ознаменовал конец долгой череды погожих дней. Остаток недели и еще некоторое время спустя над Скарборо гремели свирепые грозы с молниями, громом, ливневыми, почти муссонными дождями и периодическим градом. Но для семейства Каугиллов и его ближайшего окружения лето выдалось штормовым и в переносном смысле.
Джеймс и Конни пробыли в Скарборо всего неделю, когда Каугиллам-старшим — Солу и Эстер — пришлось прервать пребывание на мысе Полумесяц. Телеграмма пришла, когда семья готовилась идти на пикник; Генри принес ее в гостиную на серебряном подносе, но вручил не Альберту, а Солу. Сол поспешно разорвал конверт, пробежал глазами строки и побледнел.
— В чем дело, Сол? — испуганно спросила Эстер.
— Этель заболела. Нам нужно тотчас возвращаться. Что с ней, не пишут, но, похоже, дело серьезное.
Новость заставила всех приуныть: дети обожали сестру Альберта, но что с ней стряслось, Сол и Эстер узнали, лишь вернувшись в Западный райдинг.
Этель заведовала яслями и начальной школой Грейт-Хортон. В последнюю неделю семестра она часто жаловалась на плохое самочувствие. У нее болела голова, поднялась температура и возникло гриппозное состояние: ее бросало то в жар, то в холод. К симптомам присоединилась боль в горле и периодические головокружения. К моменту возвращения Сола и Эстер на Пил-сквер врач, не в силах поставить диагноз, поместил Эстер на карантин в инфекционную больницу. Персонал больницы пустил родителей к Этель после больших колебаний, и Сол и Эстер обнаружили дочь в полуобморочном состоянии; даже когда та приходила в себя, ее сознание нельзя было назвать ясным.
К тревогам Альберта о здоровье сестры добавились новые домашние заботы; как-то вечером он сел обсудить их с Ханной. Джеймс повел Сонни на песчаный пляж на южном берегу поиграть в крикет, а девочки разошлись по комнатам.
— Все разом навалилось, — пожаловался Альберт жене. — Сначала заболела Этель, теперь Цисси. В начале лета, когда стояла ясная безоблачная погода, она вроде бы пошла на поправку, но после юбилейных торжеств ей снова стало хуже. И Ада… в толк не возьму, что творится с этой девчонкой. Слоняется по дому с мрачным видом и чуть ли на людей не бросается, стоит им с ней заговорить. Джеймс вроде здесь, но все время витает в облаках. Словно спит наяву и приходит в себя, только когда Ада начинает к нему цепляться. А она почему-то чаще других выбирает его своей жертвой. Только Конни ведет себя нормально, да и малыш Сонни.
— Я тоже заметила странное поведение Ады, но никак не пойму, в чем проблема, — согласилась Ханна, — а Цисси нужно отвести к врачу. Она так давно хворает, что это не может быть просто реакцией на погоду.
Ханна вдобавок переживала за ухудшающееся здоровье своей сестры Гермионы. По подсчетам, родить та должна была в начале ноября, но все указывало на то, что сестра вряд ли доносит ребенка до срока.
Обыкновенно в таких обстоятельствах Альберта утешала работа, служа отдохновением или по меньшей мере отвлекающим фактором от домашних забот. Но сейчас даже этого утешения у него не осталось. Торговля шла плохо. К переизбытку шерсти на рынке добавилось снижение спроса, и цены на сырье упали. Тем летом впервые в истории фирмы выдалась катастрофическая неделя, когда не поступило ни одного заказа.
Филип Акройд занимался делами шерстеобрабатывающей фабрики, планируя в дальнейшем передать управление Эрнесту Каугиллу; Майкл Хэйг погряз в бракоразводном процессе, полном взаимных обид и претензий, и вышло так, что летом тысяча восемьсот девяносто седьмого года руководство фирмой легло почти целиком на плечи Альберта. Несмотря на спад в торговле, грозивший затянуться надолго, «Хэйг, Акройд и Каугилл» располагали огромными резервами. Склады их не были перегружены сырьем, так как Альберт предвидел тяжелые времена и в последнее время закупал в Южной Америке, Южной Африке, Австралии и Новой Зеландии намного меньше шерсти, чем десять лет назад, когда в шерстяной промышленности царили безмятежные
