Национальной религиозной партии, даже во времена Израильской партии труда, и его бюрократический аппарат обеспечивал надежную занятость для нескольких тысяч функционеров в Верховном и местных раввинатах, религиозных советах и органах, контролирующих соблюдение кашрута. При Бегине Министерство по делам религий смогло увеличить свой бюджет в реальном выражении на 390 %! Кроме того, убедительным свидетельством роста значимости ортодоксов стало получение второго министерства — образования и культуры: этим призом они фактически завладели еще после первой победы Бегина, в 1977 г.
Новый министр образования и культуры, Звулун Хаммер, был основателем как “фракции молодых” в Национальной религиозной партии, так и религиозного поселенческого движения Гуш Эму ним (Гл. XXVIII. Главная тема: поселения). Нет ничего удивительного в том, что Хаммер, человек с такой биографией, увеличил на треть, за период 1977–1981 гг., бюджетные ассигнования государственным религиозным школам. Но если доля обучавшихся в государственных религиозных школах составляла все-таки 22 % от общего числа детей школьного возраста, то доля учащихся в школах ультраортодоксальной партии Агудат Исраэль не превышала 6 %. К тому же учебные заведения сети Агудат Исраэль едва достигали приемлемого профессионального уровня, и работали там в основном религиозные преподаватели с ограниченным кругозором, не знакомые не только с европейской культурой и языками, но зачастую даже с основными фактами истории Государства Израиль. Собственно говоря, раньше Агудат Исраэль и не претендовала на особое увеличение своей доли ассигнований из бюджета Министерства образования. При Хаммере же и учебные заведения сети Агудат Исраэль получили щедрые субсидии — до 12 % от всех правительственных ассигнований на образование и культуру.
Ко всему прочему, при Хаммере даже в государственных нерелигиозных школах было удвоено количество учебных часов, отведенных иудаизму. Такая переориентация имела резко негативные последствия для общего качества образования в стране, поскольку она была осуществлена за счет преподавания естественных и гуманитарных предметов. Но еще более прискорбным стало общее сокращение учебных часов — на 15 % в средней и на 4 % в начальной школе, причем это отнюдь не было результатом реорганизации учебной системы. Такое сокращение стало прямым следствием щедрого перераспределения фондов в пользу сети Агудат Исраэль и других религиозных учебных заведений, а также еще дороже обошедшихся министерскому бюджету налоговых льгот и освобождений от воинской службы для учащихся и преподавателей ешив. Негативные последствия этих сдвигов в системе культурных приоритетов достаточно скоро стали очевидными. В июле 1984 г. Ора Намир[22], председатель комиссии кнесета по вопросам образования, сообщила о вызывающем тревогу снижении уровня общих навыков чтения и письма в начальной школе, а также уровня знаний по естественным предметам в средней школе. На протяжении последних трех лет, при том, что оружие и военная техника стали значительно более сложными и совершенными, 17 % призывников Армии обороны Израиля стали испытывать серьезные трудности в чтении и письме на иврите. Таким образом, при всех краткосрочных политических выгодах и выигрышах, полученных Бегином и его союзниками из числа ортодоксов, складывающаяся ситуация, как указывал доклад Оры Намир, в долгосрочной перспективе могла стать угрозой для состояния национальной безопасности.
Национальный лагерь называет свою цену
В день похорон Садата, 9 октября 1981 г., Бегин имел сорокаминутную беседу с глазу на глаз с Хосни Мубараком, преемником Садата. Мубарак заверил израильского премьер-министра в том, что правительство его страны стремится к прочному миру. Бегин пообещал Мубараку, что Израиль выведет свои войска с Синайского полуострова в назначенный срок, к 26 апреля 1982 г. Тем не менее Мубарак ожидал наступления этого дня с плохо скрываемым беспокойством. Египетское телевидение регулярно показывало демонстрации протеста, устраиваемые 5 тыс. израильских поселенцев в Рафи-ахе, последнем поселенческом анклаве Ямита, причем эти демонстрации становились все более воинственными и ожесточенными. Собственно говоря, поселенцы Ямита противились эвакуации отнюдь не только по идеологическим мотивам. Начиная с 1967 г. они превратили этот уголок Синайского полуострова в цветущий сад и теперь ожидали должной компенсации за свое согласие уехать отсюда. Правительство Бегина было готово выплатить им такую компенсацию; более того, изначально предложенная сумма была увеличена на 20 % и в общей сложности составила почти 1 млрд долларов. Отмечалось, что компенсация поселенцу, покидающему Синай, была эквивалентна сумме заработка среднего израильского рабочего за 70 лет. Как бы то ни было, для поселенцев, принадлежавших к движению Гуш Эмуним, деньги ничего не значили. Они собирались, по соображениям идейного характера, сопротивляться эвакуации до конца.
Впрочем, этот конец настал скорее, чем ожидалось. Ариэль Шарон, бывший тогда министром обороны, сделал упреждающий ход и 26 февраля 1982 г. отдал приказ армейским частям перекрыть дороги Северного Синая. После этого военные приступили к выселению сотен жителей Ямита. Последние в большинстве своем оказывали лишь символическое сопротивление, и в массе своей покинули Синай 1 апреля; впрочем, небольшая по численности группа поселенцев, заняв места на крышах домов, принялась бросать в солдат подожженные автомобильные покрышки и обломки кирпичей. Эвакуация этой группы заняла три недели. Таким образом, 25 апреля, через пятнадцать лет после окончания Шестидневной войны, Синайский полуостров был возвращен Египту.
Между двумя странами продолжало существовать всего лишь одно, причем явно незначительное, расхождение по территориальному вопросу. Речь шла о судьбе Табы, представляющей собой клин земли площадью чуть более 500 квадратных метров, к югу от Эйлата. Обе стороны демонстрировали одна другой карты пограничного района, чтобы доказать справедливость своих претензий на этот анклав. Когда прямые переговоры потерпели неудачу, вопрос был передан в посредническую комиссию, и стороны согласились, в случае необходимости, прибегнуть к арбитражу. Тем временем все положения договора одно за другим претворялись в жизнь согласно графику. В районе Табы был открыт египетско-израильский контрольно-пропускной пункт, и в конце апреля состоялся первый рейс автобуса Каир—Тель-Авив. Количество египетских туристов, посетивших Израиль, было столь же невелико, как и сразу после заключения мирного договора; впрочем, все же страну посетило несколько делегаций на министерском уровне. Во всех прочих аспектах египетско-израильские отношения продолжали оставаться прохладно-формальными.
Основным фактором, определявшим температуру этих отношений, была негибкая позиция Бегина по вопросу о палестинском государстве. Имелись и другие факторы — в том числе провозглашение Иерусалима единой и неделимой столицей еврейского государства, бряцание оружием в Ливане (Гл. XXX. Раскаты грома с севера) и даже превентивный удар по иракскому ядерному реактору. И эти, и прочие случаи демонстрации силы, в плане как идеологическом, так и политическом, несомненно, были попытками как-то уравновесить отход с последних позиций на Синае. Подобно де Голлю, непрестанно говорившему о “величии Франции” при уходе из Алжира, Бегин не упускал ни единого случая — выступая с речами, давая интервью, участвуя в тех или иных церемониях, — чтобы не упомянуть о мистической силе возвращенной Эрец-Исраэль. Да и что
