есть проблема, к которой неумолимо движется картина, так обезоруживающая своим ремеслом, так мастерски выстроенная в полной и монтажной линейности. И это при том, что Пекинпа — это немонтажный режиссер, бросивший логику в разочаровании. Где они ищут эту мораль? Уж явно не в Америке. Их диалог про Сталинград приводит тех парней к выводу, что русских оберегал Бог, но те не понимают, почему Бог должен был оберегать этих атеистов. В это время коллапс белой женственности в белоцентристском мире, обоих играют актеры из фильма «Супермэн возвращается». Также у нее глаза разного цвета, она здесь так защищает мужественность своего мужа, это она пойдет против насилия из ностальгии по невинности и обороне дома — и все это придает сцене изнасилования новый поворот, который не отменяет старый поворот: она хочет, чтобы тот мужик ее взял. Неслучайно такое нападение (assault) ее бывшего парня на нее у них в доме монтируется с нападением ее мужа на оленя в лесу на охоте. Это было смонтировано и у Пекинпа, но здесь понятнее идея природы человека, которая едина по отношению к природе; это конец рационализма, конец дарвинизма. И тут самый интересный поворот: что тот парень в нее кончил, и когда она по возвращении мужа с охоты тут же говорит, что хочет семью и ребенка, не подразумевается ли такой смысл, что она надеется поскорее заняться любовью, чтобы не выдать свой секрет в том случае, если у них в ближайшее время не будет секса без предохраняющих средств. Потом, когда они едут на футбол, именно эта мысль, а не просто факт изнасилования, вспышками в ее уме не дает ей покоя, и вообще можно заметить, что фильм пересмотрен с точки зрения главной героини, как не был старый фильм. При всей теме ДНК величия, расстановка режиссера к женщине, отнимающей невинность, тут ясна: вся трагедия в итоге происходит из-за женщины: эта девчонка-чирлидерша дразнит бугая с отсталым умом, кого не подпускал к ней ее папаша-пьянь, тренер местной футбольной команды. Именно так объяснено то, почему они укрывают его у себя в доме, после того, как сбивают на машине: не просто из жалости к такой жертве аварии, а из жалости к невинности, а нападение на дом — как фаллический акт. Шериф, которого убивают перед домом, это герой второй Иракской кампании, местная знаменитость, и если тут либерализм, то как объяснить vendetta ride главного героя, кроме как невозможность невинности в этой культуре — в любой, ин фэкт, культуре, где есть женщина. Женщина сама толкает мужчину к насилию, и становится его жертвой; ни он, ни она не знают, что делать, но, кажется, догадываются, что соломенные псы — это они, и они были нужны на время. Нужно помнить, что и другой фильм был снят в период разрыва джентльменского соглашения, и обошли четвертую четверть с двух сторон. Разница в том, что третья четверть была проникнута пессимизмом из-за ее расставания с Англией, четвертая проникнута пессимизмом из-за расставания с Америкой, и в этом смысл обороны дома, который сгорает в конце. В фильме объяснен термин «соломенные псы», это фигуры, которым в Древнем Китае поклонялись перед тем, как бросить в огонь. Разве что ее крупный план в финале не дает ответа на главную загадку фильма, и вообще — едва ли понятно, в какой момент герой сообразил, что там произошло. В старом фильме это тоже открывалось ему не сразу, а потому, вернувшись с охоты, он не понял, почему она на него набросилась, обвинив в том, что это он виноват в том, что случилось, когда не осмелился заговорить про кошку. В новой версии он, кажется, до конца и не знает. Пекинпа еще не видел женщину как нечто большее, а если бы видел, то пришел бы в такое отчаяние, при котором вообще бы снимать не мог.
В оригинальном фильме Хоффман просто ходит по лесу и стреляет птиц, в основном, мимо, а здесь он попадает, и это монтаж не просто эффектный, а он совместил в монтаж смысловой, и где-то даже — образно-метафорический. Тут подразумевается, что герой делает то же самое, что в этот момент делают с его женой, тогда как у Пекинпа не было этого смысла. Он, возможно, не понял этого: только в русском языке violence и rape — однокоренные слова.
То, что за фильмом стоит христианская мысль, нигде лучше не проявляется, чем в трактовке главного насильника, сам Лури этот элемент фильма считает single безгранично более удачным. И уверенности в себе ему не занимать, кажется, в нем она проистекает от христианской установки и не более того. Лури забывает, что это тоже — его позиция, а не вся картина мира, и если так, то Пекинпа — более глубокий в своем пессимизме, чем Лури — в оптимизме по поводу людей, ибо он не способен предоставить убедительные доказательства иного основания морали, и даже не пытается этого сделать. Это нормальная заносчивая реакция успешного режиссера на сонм критиков, а тем более — бывшего критика, но тут еще его принципиальность, его запальчивость повествования обусловлена его разозленностью на прокламируемый атеизм Пекинпа и его продвижение через этот сюжет идей популярного дарвиниста Роберта Ардри, которого Пекинпа называл единственным пророком современности. Что стоит за этим, понятно: сорокалетняя история дарвинизма, за время которой человек деградировал в эту сторону долго настолько, что не мог не вызвать реакции. Он вспомнил Полину Кейл, назвавшую оригинальных «Соломенных псов» «фашистским произведением искусства», и про тоталитаристские государства, чьей идеей является это установление контроля над насилием как естественным проявлением человека. Но и называя соломенных псов бывшими, он не говорит о конце американской культуры. Речь в церкви отсылает к фильму «Иди и смотри», который он считает одним из лучших о войне. Хоффман же ему посоветовал повернуть этот сюжет через свою философию.
Лури не считает, как Пекинпа, что кино — это неидеальное пространство, так как не видит смысла в том, чтобы выдавать за реальность свои неидеальные фантазии, и ясно, что он придумывает идеальную женщину — волевую, принципиальную, способную постоять за себя и своего мужа — и эта женщина в данной сцене, конечно, не будет тупо зазывать парней грудью; она будет говорить им, расстегивая блузку: «Вот Вам, козлы, Вы этого хотели?». Нам трудно поверить, что за этим может стоять полностью мужское, потому что мужчина не может оказаться в подобной ситуации по физиологическим причинам, не побывать в ее шкуре, чтобы знать, что это
