И на секс в человеческих условиях, можно даже на старом скрипучем диване…
А тут… Что тут делать? Трахаться на лавочке-развалюшке?
Или вообще на земле? Чтоб сверху кусали комары, а снизу — муравьи?
Я вообще не любительница подобного, Лисовский в период страстных ухаживаний один раз вытащил куда-то в парк, чтоб, значит, романтично потрахаться под звездным небом на пледике. Не знаю, кто ему сказал, что девушки это ценят… Я не оценила.
И сейчас чувствую неловкость пополам с разочарованием…
Может, просто сказать, что я не хочу туда? А если обидится? Мужчины — они такие обидчивые…
А тут мы еще и друг друга плохо знаем, и, судя по поведению Ильи, будем узнавать только органически, так сказать… Короче говоря, я не могу предугадать, как он себя поведет, если начну капризничать.
Но и долго терпеть романтику я тоже не в состоянии. Мне на работу! Уже завтра! У меня нет времени!
Я решаю сразу расставить все точки над i и даже открываю для этой цели рот, но Илья не дает мне высказаться.
Молча вытаскивает из машины, улыбатся, словно понимая все мои терзания, и так же молча, легко берет на руки и несет наверх!
Вообще без напряга! Я только пискнуть успеваю и послушно обхватить крепкую шею. Он держит бережно, несет спокойно, опять же, без рисовки…
И я выдыхаю и даже неожиданно для себя начинаю наслаждаться происходящим. В конце концов, меня никогда не носили на руках… Хотя, тот же Лисовский, гад, уверял, что будет…
Про Лисовского мгновенно забываю, едва мы оказываемся на вершине.
Илья ставит меня на ноги, задумчиво оглядываюсь, понимая, что за время моего отсутствия много чего поменялось.
Например, никакой ветхой лавочкой тут и не пахнет.
На ее месте — огромные, очень основательные качели, явно рассчитанные на двоих, а то и четверых пассажиров.
Мощное основание качелей дает понять, что все совершенно безопасно, маскимально, можно сказать.
Неподалеку стоит круглый столик, еще чуть в стороне — лавочки и мангал.
Подальше — еще одна такая же конструкция… Короче говоря, стихийное место для поцелуев превратилось в полноценное место для красивого, цивилизованного отдыха.
И даже странно, что тут сегодня никого: погода-то отменная, место явно должно пользоваться популярностью…
Но здесь пусто… Качели красиво увиты цветами и лентами.
И Илья ведет меня к ним.
Не сопротивляюсь, когда он садится и устраивает меня на коленях, спиной к себе.
Нам вполне хватает места вдвоем, и даже еще остается. Я примиряюсь с романтичным настроем своего спасителя, откидываюсь на его грудь затылком и смотрю на огни родного города.
— Как красиво… — вырывается у меня вздох восхищения. Я давно не была здесь, как-то в школьное время пару раз приезжала, а затем не доводилось, все не до того как-то было. И воспоминания, конечно, самые смутные.
И потому сейчас вид теряющегося в мраке города, перемигивающегося огнями, с нависшими над ним темными по-осеннему облаками кажется безумно притягательным. Хочется смотреть и смотреть.
Ветер, легкий, деликатный даже, чуть колышет мои волосы, и я с наслаждением подставляю ему лицо.
А затем чувствую, как Илья начинает нас раскачивать… Несильно, легко-легко.
Расслабляюсь в его руках, чувствуя себя в полной, совершенной безопасности, и это ощущение кажется волшебным…
Да и сам вечер начинает приносить сладкое, изысканное удовольствие…
Ветер в лицо, вид города, раскинувшегося внизу, твердая, невероятно надежная грудь моего спасителя… Его губы, горячие, настойчивые, на шее… Дрожь по телу от кайфа… Большие, длинные пальцы, легко скользнувшие за пояс брюк…
Выгибаюсь послушно, сильнее упираясь затылком в плечо Ильи, ахаю тихонько, когда он добирается до того места, которое сейчас очень сильно хочет его прикосновений.
— Ай… Ай-ай-ай… — шепчу, судорожно сжимаясь и ощущая, как горячая кровь приливает… везде! И к щекам, и к губам, и к плечу, там, где он уже не целует, а мягко кусает. И внизу, где он уже не трогает, а ритмично и жестко прижимает, а затем сразу двумя пальцами, длинными, длинными пальцами, проникает… — Ай-й-й… Ты что? Ты что?
Мне почему-то невероятно стыдно и так же невероятно хорошо.
— Т-ш-ш-ш… Тихо, тихо, Эммануэ-э-эль… — его хриплый голос так волнующе, так томно тянет мое имя, что буквально трясти начинает, и дрожь эту никак не проконтролировать! — Не зажимайся-а-а… Кончай…
И я… Кончаю. Реально. Вот так, сидя спиной к мужчине, на улице, глядя на родной, залитый огнями город, с ветром, целующим меня в разгоряченные щеки… Буквально после нескольких, очень правильных, очень выверенных толчков жесткими пальцами внутрь.
Кончаю, едва успев сдержать крик.
А мой спаситель-мучитель, пользуясь моей растерянностью, расслабленностью, совершает тактическое маневрирование: переворачивает меня лицом к себе, попутно легко стягивая широкие брюки и отбрасывая их в сторону.
Во мгновение ока оказываюсь голой снизу, бесстыдно оседлавшей Илью. Прямо на качелях. Прямо на глазах у всего города!
И ветер теперь ласкает мой голый зад!
Ничего себе романтика! Ужас какой!
— Ты чего? — ерзаю, пытаясь спрыгнуть, но он жестко прихватывает, не позволяя шевельнуться, смотрит в глаза, гипнотизируя, а сам что-то делает внизу, между нами, и я даже знаю, что! И это ужас-ужас! — Ты чего? — глупо повторяю я, упираясь ладонями в его плечи и пытаясь найти в чернущих глазах хотя бы каплю разумности, — а если кто-то увидит? Сюда придет?..
— Никто сюда не придет, — он словно спрут многорукий! Держит меня одной ладонью как-то так, что не пошевелиться, зубами раздирает упаковку презерватива, усмехается, видя мой сумасшедший, напуганный взгляд, раскатывает по члену латекс, а затем легко приподнимает все так же, одной рукой! Сильный, длиннолапый гад! И насаживает, медленно, так мучительно медленно… Наслаждаясь каждым легким изменением в моем лице по мере того, как проникновение усиливается…
— Хорошо… — шепчет он, шаря по моему испуганному лицу жадным, бешеным взглядом, — хорошо, Эммануэ-э-эль…
Голос его шарашит по нервам своей тягучестью, диким предвкушением того, что будет… Ох, что будет…
Я не могу ничего сказать, слов нет, только отдельные звуки, нечленораздельные совершенно. Внутри дикое растяжение, потому что природа Илью очень щедро одарила, и сейчас вся ее щедрость — во мне. И привыкнуть бы к этому! Почему вчера все ощущалось по-другому? Тогда от испуга, что ли, все расширилось?
А сейчас,
