рукав, показывая татуировку над запястьем, где витиеватыми крючками теперь были заполнены все три кружка. Последний, судя по пленке сверху и красноте, был добит совсем недавно — может, пару часов назад. Похоже, княжич заполнил одну дырку сразу после того, как пробил другую — и вот теперь примчался похвастаться радостью. Конечно, какой смысл во всех этих усилиях, если ими не с кем поделиться.
— Не зря мы на фонтан съездили, — заявил Алекс, торопливо закатывая рукав обратно. — Ой, как не зря… Все, я теперь по уши твой должник!
— И что теперь, должник? Цель жизни достигнута? — полюбопытствовал я.
— Ну знаешь, — отозвался он, — дырок, может, и три, а поз гораздо больше…
Ага, можешь даже тату делать для каждой — на спине места как раз хватит. Останутся потомкам хроники жизни одной принцессы.
— Ладно, — хмыкнул Вяземский, — не мешаю, — и, видя, что Ника возвращается, свалил.
Моя спутница села обратно на свое место, улыбаясь еще ярче, чем до этого. Я даже не сразу понял, что она вновь подкрасила губы.
— Это что, твой друг? — она кивнула вслед удаляющемуся мажору.
— Бери выше, — усмехнулся я, — мой должник.
Голубые глаза игриво сузились.
— Это ты так про княжича говоришь? Да ты просто полон сюрпризов…
Секс-символ, отобранный мной у столицы, подхватила чашку с кофе и сделала глоток, оставляя теперь и на фарфоре сочный красный след своих губ. Не удивлюсь, если официанты сегодня растащат ее посуду на сувениры.
— А какая она, — вдруг последовал вопрос, — твоя Ульяна?
В принципе, про Улю я мог сказать много. Она была одной из немногих людей в моей жизни, о которых я мог говорить долго. Но зачем десятки слов, когда ее можно описать одним?
— Идеальная.
— А зачем тогда я? — Ника пытливо взглянула на меня. — Потягаться с идеалом?
— А тебе бы хотелось?
— А есть хоть какой-то шанс победить?
— Если хочешь, можешь попробовать.
Только имей в виду, примой моего сердца стать гораздо сложнее, чем примой Императорского балета. Я бы даже сказал, что это невозможно — но одной девушке все-таки удалось.
— И как ты это делаешь? — прищурилась моя балерина, вертя в руке фарфоровую чашку. — Не с этого же вообще начали…
После ресторана я отвез свою прелестную спутницу обратно к ее дому на Невском. Машина остановилась во дворе, и на пару мгновений в салоне повисла тишина — лишь изящные пальцы рядом с тихим шелестом теребили красный подол.
— Зайти не хочешь? — наконец спросила Ника.
— Только если хочешь ты. Мы уже об этом говорили. Ты ничего мне не должна.
Взгляд голубых глаз в который раз за вечер замер на мне — когда-то давно он был холодным, сейчас же лучился теплом, местами даже обжигая.
— Вообще-то, — кокетливо протянула их обладательница, — я хотела показать тебе свою растяжку. Уверена, не все идеальные девушки так могут…
Ой, как кого-то зацепило. Что ж, с удовольствием посмотрю, чем ты меня хочешь впечатлить.
Должен признать, это действительно вышло впечатляюще. Стоны, казалось, витали по спальне и пару минут спустя, после того как мы закончили. Растяжка у нее была великолепной, поцелуи горячими, ласки увлеченными — с какими отдаются после долгого перерыва тем, о ком мечтали все это время. Секс получился невероятно сладким и был еще слаще от того, что все это делалось, чтобы понравиться мне как можно больше. Люблю, когда люди пытаются мне угодить — особенно девушки — особенно в постели.
— Ну как, — спросила Ника, едва отдышавшись рядом, — не хуже идеала?
Светлые локоны разметались по соседней подушке. Гибкое нежное тело все еще слегка подрагивало на смявшейся простыне, а красный след ее губ теперь украшал меня повсюду: лицо, шею, руки, живот и гораздо ниже.
Я поймал ее взгляд, подернувшийся легкой истомой — такой же приятно вымотанной ощущалась и ее душа во мне, чьи дрожь и трепет я чувствовал в самые пиковые моменты.
— Переезжай ко мне, — сказал я.
Светлая голова даже приподнялась с подушки.
— Зачем это тебе? — тихо спросила Ника.
— Я привык, что все мои люди рядом.
Она задумчиво прикусила губу.
— Да и разве тебе нравится жить одной?
Лично я еще не встречал людей, которым это нравится. А жить в моем доме ей ничего не мешало: скверна ей точно не навредит. Да и если подумать, частично она и так уже жила в моем доме — вместе со своей душой.
— А твоя девушка что скажет? — Ника плавно перекатилась со спины на бок и подперла голову локтем. — Она даже не пришла сегодня в ресторан. Ревнует?
Скорее боится. Что ты ее затмишь. Вот такая она у меня наивная.
— Когда в жизни происходят перемены, — заметил я, — всем нужно время. Так что подумай над моим предложением.
— Подумаю, — пообещала моя балерина и, закинув ногу на меня, на этот раз взобралась сверху, видимо, выбирая позу, в которой лучше думается.
— Я не хочу, чтобы он просто тобой воспользовался…
Так однажды сказал отец, когда Ульяна утром прошмыгнула в свою комнату, а тот сидел в углу, ожидая ее, явно зная, что его шестнадцатилетняя дочь провела ночь не у себя. Вышло неловко, но она не считала, что должна краснеть. Уже тогда это была не детская влюбленность и не мимолетная интрижка. Это было нечто гораздо большее, чем бушевавшие гормоны.
Удивило лишь, что отец уже и сам знал, кто из Павловских. Сказал, понял по тому, как этот бесстыжий нахал на нее пялится. Когда она входила в гостиную, где были все четверо — Сеня не отрывался от книги, Глеб от смартфона, Женя с тоской провожал ее глазами, а вот самый младший без всякого стеснения ими раздевал. Отец сказал, что уже хотел подойти и отвесить ему подзатыльник, но потом увидел, как смотрит в ответ она, и решил не вмешиваться. Только попросил подумать, стоит ли оно того.
Ответ Ульяна знала и тогда. Стоит — каждой секунды времени, проведенной рядом с ним. И не особо волновалась, когда он проводил время с кем-то еще. До этого момента.
Блистательная, роскошная, популярная, мечта любого столичного мужчины — такая эта Ника Люберецкая. Встретиться с ней сегодня лицом к лицу было страшно, но теперь от одной мысли, что он сейчас наедине со светской дивой, становилось тошно. Будто сама лично отдала его в руки другой, которая — а в этом не было никаких сомнений — точно найдет, как этим воспользоваться.
Стараясь отвлечься, Уля прошлась по дому, казавшемуся особенно мрачным по вечерам. А сегодня здесь было еще и слишком тихо — лишь в гостиной играла в приставку Агата, да рядом под диваном валялась эта несносная ручища. Два огромных темных пальцах постучали у
