«Психологическая война — отнюдь не забава, — говорил Харди. — Что касается меня, то я придаю ей первостепенное значение...»
Затем Харди взялся за переоборудование научного центра, обслуживающего разведуправленпе. Для этой цели он испросил по инстанции дополнительные ассигнования. Его принял сам шеф разведки. Беседа была долгой и плодотворной. О чем они говорили, никто не знал. Во всяком случае, Харди не утратил своего оптимизма. Через месяц вопрос о дополнительных ассигнованиях «для борьбы с коммунистической опасностью» был поставлен на рассмотрение специальной комиссии, в которую входили представители крупнейших промышленных корпораций...
От Харди шли нити, которыми он мог в любую минуту воспользоваться по своему усмотрению. Достаточно было одного его слова, чтобы не стало человека; достаточно одного взгляда, чтобы сотрудник остался без места. Взгляд Харди, казалось, проникал в самые тайники души — он умел быть теплым и ласковым, суровым и насмешливым, но и теплота, и ласка, и суровость, и насмешливость были обманчивы. Холодный ум Харди не знал человеческих чувств.
Однако, несмотря на все свое могущество, он не являлся последней инстанцией в том сложном механизме, который занимался вопросами, связанными с Восточной Европой и Азией. Были люди, державшие в своих руках штурвал этой грандиозной машины, люди, не принимавшие непосредственного участия в ее работе, но питавшие ее своими идеями и замыслами.
Одним из таких людей был Фредерик Деламбер. Он говорил от имени крупных промышленников. Его телефон, соединенный прямым проводом с кабинетом Харди, исключал всякую возможность подслушивания. Деламбер связался с Харди на следующий же день после исчезновения Хаузена. Немцы неспроста интересуются доктором. Нужно спешить.
— Это очень серьезно, — подчеркнул Деламбер. — Влиятельные круги обеспокоены находкой профессора Югова...
Да, конечно, Харди разделяет их беспокойство. Деламбер тяжело дышит в трубку. Эти русские и так ушли далеко вперед. А если в их руки попадет еще и информация, оставленная в крепости Буг, то трудно даже предвидеть возможные последствия... Америке нужна твердая рука, Деламбер всегда повторял это. Заигрывать с коммунистами бессмысленно. Деламбер требует, чтобы Харди, не в пример некоторым скептикам, проявил максимум трезвости. Опередить русских — значит выиграть соревнование... В крайнем случае можно даже пойти на диверсию. Но было бы желательнее, чтобы вся информация попала в наши руки...
— Вы согласны со мной, Харди?
Голос Деламбера по телефону был еще суше, чем обычно. Харди поморщил лоб. Он знал о многом из того, что недавно разыгралось в доме Деламбера. Ему понятна его тревога. Но сможет ли он именно сейчас найти подходящего человека?..
— Вы должны это сделать, — сказал Деламбер. Его «должны» звучало как приказ.
Харди сказал, что постарается. Задание необычно, нужно очень хорошо знать местные условия, но у него, кажется, уже есть кое-кто на примете...
— Этот человек вполне надежен?
Харди помедлил. Надежен ли этот человек? Нужно еще проверить.
— Я позвоню через неделю, — сказал Деламбер.
— Хорошо.
Положив трубку на рычаг, Харди нервно постучал костяшками пальцев по полированной крышке стола: «Если он еще жив...», — подумал Харди.
Он включил экран цветного стереовизора. В кабинет вплыло выпуклое изображение пожилого мужчины с красным одутловатым лицом. Человек сидел у длинного пульта и манипулировал черными стрелками на светящемся табло. Услышав сигнал, человек поднял голову.
— Подготовьте к демонстрации дело Д-845, — приказал Харди.
Человек встал, подошел к высокому желтому щиту и, набрав на круглом диске многозначную цифру, щелкнул выключателем. Свет погас. Перед Харди на экране появилась фотография горбоносого мужчины в темном старомодном пиджаке и полосатой рубашке с щегольски повязанным светлым галстуком.
— Джеферсон, — произнес низкий мужской голос за экраном. — Год рождения...
Телеграмма
— Что ж, выводы Каракозова выглядят тоже довольно убедительно, — согласился Югов.
— Вы отказываетесь от своей гипотезы?! — удивился Серебров.
— Зачем же так сразу? — успокоил его Югов. — Я хочу только сказать, что страсти накалены до предела и что снаряжение экспедиции необходимо форсировать всеми силами. Пусть войдут в нее и сторонники Каракозова. Да, да. Не удивляйтесь. И привыкайте. Борьба мнений питает науку...
Они встретились и по-деловому обсудили детали. Вчерне утвердили состав экспедиции. Правда, Каракозов посмеивался, когда Югов предложил включить в нее, кроме археологов, также физиков и астрофизиков. Но Югов был упрям: не исключено, что по ходу работы придется столкнуться с необыкновенными явлениями, разрешить которые археологам будет не под силу — ведь речь шла не только о раскопках...
Буря разразилась после, когда на заседании ученого совета решено было начальником экспедиции назначить Югова, а Каракозова — его заместителем. Тем самым подчеркивалось особо важное значение, которое придавалось гипотезе Югова.
Каракозов не выдержал. Он ударил кулаком по столу и хлопнул дверью. А на следующее утро улетел на раскоп в Каракумы, в район Большого такыра.
Каракозов был упрям — это знали все. И бесполезно было уговаривать его остаться в Москве. Сереброва, явившегося к нему тем же вечером для переговоров, он даже не пустил на порог своей дачи. У Югова тоже не выдержали нервы — он накричал на вернувшегося ни с чем Сереброва и заявил, что «этот ужасный старик переходит все границы».
Каракозов прилетел на Большой такыр в скверном настроении. Он пытался убедить себя, что ничего в сущности не случилось, что Югов просто восточный деспот и что ему, Каракозову, все равно: он знает, что прав, и экспедиция только лишний раз подтвердит его правоту. И пусть Югов сам себе набрасывает петлю на шею...
Но втайне он завидовал Югову — очевидно, самому ему очень не хватало юговского темперамента. Однако признаться в этом он мог только себе — и, может быть, оттого в нем накипало раздражение не только против Югова, но и в еще большей степени против себя самого.
Несколько раз Каракозов пытался убедить себя, что занят самым важным, самым необходимым делом, что раскопки в Каракумах и есть тот ежедневный кропотливый труд, блестящих результатов которого все ждут с нетерпением. Действительно, богатейшие находки в районе Большого такыра обратили на себя внимание широкой научной общественности, но, что греха таить, они не шли ни в какое сравнение с той захватывающей перспективой, которую разворачивал перед изумленным миром профессор Югов.
«В Москву, только в Москву!» — рвалась каждая клеточка Каракозова.
Неожиданная телеграмма решила все:
«Срочно выезжайте институт. Ждем пятнадцатого утром. Стекольников».
Стекольникова Каракозов не знал, но в институте всякое могло случиться за те полтора месяца, что он провел на Большом такыре.
Итак, лететь. Через сутки он был
