Бурштына), могли прийти к консенсусу, который был бы хорош для всех».
Когда Леманн писал эти строки, то появляющаяся ортодоксия, разделяемая всеми от левоцентристов до правоцентристов утверждала, что западные страны были бы более справедливыми и эффективными, если бы только просвещённые технократы-политические деятели и энергичные корпоративные топ-менеджеры были бы освобождены от власти избираемых политиков и профсоюзов. В 1975 году Мишель Крозьё, Самуэль Хантингтон и Дзёдзи Ватануки написал доклад для элитарной Трёхсторонней комиссии «Кризис демократии: об управляемости демократий», который был опубликован в форме книги. Авторы пришли к выводу, что в Европе, США и Японии серьёзные проблемые «вытекают из избытка демократии».В 1997 году бывший заместитель председателя ФРС Алан Блайндер, неолиберал и сторонник демократической партии, задавал вопрос: «...Хотите ли вы вывести больше политических решений из области политики и перенести их в область технократии?». Блайндер предположил, что вопросы налоговой политики, торговой политики и экологической политики могут быть делегированы независимым технократическим агентствам, которых Конгресс будет контролировать в минимальной степени. В 2019 году Касс Санштейн, бывший главой Управления информации и регулирования с 2009 по 2012 годы в администрации Обамы, сообщил, что США поражены излишне высокой степенью «партийности», лекарство от которой «...заключается в делегировании полномочий и, в особенности, усилении технократических сил в правительстве».
Те же разновидности экономической активности, что никак нельзя было изолировать от демократического вмешательства посредством делегирования их технократическим правительственным учреждениям, могли быть целиком переданы элитам частного сектора за счёт приватизации и маркетизации. В США первым президентом неолиберальный эры после Нового Курса был Джимми Картер, а не Рональд Рейган. Начиная с президентства Картера ряд отраслей, регулируемых со времён Нового Курса, подвергся дерегуляции со стороны Конгресса: авиалинии (1979), железные дороги (1980), грузоперевозки (1980), автобусное сообщение (1982), телекоммуникации (1996, 1999).
Хотя в некоторых отраслях дерегуляция улучшила положение дел, в других, например, в ипотечном кредитовании жилья и в финансах, она привела к многочисленным злоупотреблениям, которые помогли раздуть пузыри, лопнувшие во время Великой Рецессии. Более того, во многих отраслях дерегуляция привели к коллапсу многих профсоюзов в частных фирмах, профсоюзов, которые были бастионами процветающего рабочего класса, который в США называется «средним классом». Аналогичные дерегуляционные и антипрофсоюзные меры были приняты многими европейскими правительствами, включая глав левоцентристских партий, таких, как Тони Блэр и Герхард Шрёдер, которые последовали примеру свободнорыночных консерваторов, вроде британской премьер-министра Тэтчер.
Неолиберальные экономические реформы поначалу оправдывались как ответ на «стагфляцию» (сочетание стагнации и инфляции), охватившей Европу и Северную Америку в 1970-е годы. Хотя нефтяной шок 1970-х годов внёс свой вклад, в ретроспективе видно, что причиной кризиса было несколько структурных причин: замедление роста производительности из-за исчерпания технологических возможностей, предоставленных ранними этапами электромеханической революции до того, как блага информационных технологий стали важны; давление на корпоративные прибыли из-за перепроизводства промышленных товаров, вызванного послеовенным восстановлением Германии и Японии и их промышленных стратегий, направленных на экспорт; и давление на прибыли со стороны профсоюзов, которым жёсткий трудовой рынок с малым количеством иммигрантов позволял требовать повышения зарплат, опережающих рост производительности труда, что подпитывало инфляцию, подталкиваемую ростом заработной платы.
В то же время ряд западных мыслителей и политических деятелей, преимущественно левоцентристов, положительно относился к воздержанию от требования повышения заработной платы со стороны профсоюзов с помощью трёхсторонних социальных соглашений между правительством, бизнесом и профсоюзами в сочетании с национальными промышленными стратегиями, стремящимися к подстёгиванию роста производительности за счёт технологий. Этот стратегический ответ на стагфляцию модернизировал бы послевоенный социальный договор. В случае успеха эта стратегия одновременно повысила бы рост, прибыли и зарплаты.
Вместо этого неолибарельные политические деятели в США и Европе выбрали разрушение основ системы, сложившейся после 1945 года, ослабление профсоюзов в частном секторе и подстегнуть корпоративные прибыли с помощью краткосрочных трудовых арбитражей вместо технологических инноваицй с помощью правительства и инвестиций в родные страны. Обогатив немногих и разъярив многих, неолиберальное лекарство от стагфляции 1970-х годов оказалось хуже болезни.
Дерегуляция и ослабление профсоюзов у себя дома помогали увеличить норму корпоративной прибыли. Это же обеспечивал и глобальный арбитраж — стратегия извлечения выгоды из разниц в зарплате, регуляций или налогов в разных политических юрисдикциях в мире или между штатами или провинциями в федеративных государствах.
Налоговый арбитраж - это практика, с помощью которой фирмы извлекают прибыль из разниц в налоговых ставках и субсидий в разных странах, чтобы, аналогичным образом, повысить прибыли, не повышая производительности. По приблизительным оценкам бывшего главного экономиста «МакКинси и ко» Джеймса Генри примерно четверть всех богатств мира рпсолагается в оффшорах. Согласно данным Службы исследований Конгресса расположенные в США транснациональные корпорации сообщили в 2015 году, что 43% от своих валютных поступлений они разместили в пяти оффшорах — Бермудских островах, Ирландии, Люксембурге, Нидерландах и Швейцарии — а в этих странах располагается лишь 4% от их рабочей силы. Одно офисное здание, известное как Агленд-хауз, на Каймановых островах является юридическим адресом 18557 фирм.
Фирмы и лобби в эру глобализации после Холодной войны вместе с использованием возможностей для международного налогового арбитража, также поощряли регуляционный арбитраж, избирательное упорядочивание законов и правил — когда это было в их интересах.
Во вторую половину XX века в рамках последовательных раундов переговоров под эгидой Всеобщего соглашения по Тарифам и Торговле и, позже, Всемирной Торговой Организации, эффективно понизили большинство традиционных таможенных барьеров. К 2016 году, когда ВТО, по сути, закрыла провалившийся раунд переговоров по развитию в Дохе, посвящённый мировой торговле, США и другие ведущие промышленные государства сместили акцент с ликвидации торговых барьеров, ограничивавших поток товаров между странами, на гармонизацию правил и регуляций через «многорегиональные торговые пакты», наподобие Североамериканского соглашения о свободной торговле (НАФТА), Транс-Тихоокеанского Партнёрства (ТТП) и Трансатлантического партнёрства по торговле и инвестициям (ТТИП), составленных в интересах транснациональных инвесторов и корпораций, опирающихся на транснациональные цепочки поставок.
Сегменты экономики, выбранные западными правительствами для арбитража и гармонизации, выражают интерсы не рабочего большинства, но национальных менеджерских элит. Гармонизация трудового законодательства или размера зарплат подорвала бы корпоративную стратегию поиска дешёвого труда, а международное наступление на уклонение от налогов помешало бы стратегии налогового арбитража, используемой транснациональными корпорациями. Эти же виду гармонизации были выгодным транснациональным фирмам, инвесторам с Уолл-стрит или из лондонского Сити, и держателей прав на интеллектуальную собственность из Кремниевой долины и фармацевтической индустрии.
Во многих случаях гармонизация регуляций разумна — к примеру. В случае стандартизиции безопасности товаров или технических характеристик в цепочках поставок. Но новые соглашения о гармонизации регуляция привели к дефициту демократии, поскольку они вывели целые регулируемые области из сферы обычного законодательства.
