тогда говорю, причем тоже вежливо: «Вы что, ребята, ох*ели. Мне!? Двадцать лет? Безвыездно?! Идите-ка со своим Римом на х*й! Лучше я пойду в Иерусалим!»
– Ну и язык же у тебя! Стал каким-то скабрезным.
– Извини, братан. Только вернулся с крайнего Севера. И из далекого будущего. Нахватался там. Язык у них жесткий, хлесткий, но выражает мысль точно и выпукло.
– Видно.
– Не язви, Элохим, не язви! Не советую. Просто еще не оклемался окончательно. Трудно вот так сразу переключаться на ваше вежливое иерусалимское наречие.
– Ничего не имею против языка. Валяй как тебе удобно, – вновь непроизвольно сказал Элохим и удивился собственным словам.
– Ай да, Элохим! Не зря говорят: «дурной пример заразителен».
– Наверное.
– Так вот теперь мотаюсь по странам, городам, по всему миру, вдоль и поперек. И добавлю. Во времени тоже, взад, вперед. Так что считай меня гражданином ну… Вселенной, что ли?
– Забавный ты юноша.
– Юноша!? Хм. Ну, впрочем, как угодно. Быть забавным – мое первое достоинство.
– А второе?
– Прямота.
– Ну тогда скажи мне прямо. Кто же ты?
– Прямо!? Прямо!?
– Ну да.
– Хорошо. Скажу. Я Его единородный сын, Элои!
– Я тебе не Элои, а Элохим, – недовольно возразил Элохим.
Только Анна звала его Элои.
– Ты прав. Ты Элохим, Элои и Эл одновременно.
– Кажется, потешаешься надо мной. Будь осторожен, – предупредил Элохим.
– Я всегда осторожен. Но извини. Вижу, вижу! Меч Давида при тебе! Как страшно! Ну хорошо. Давай говорить почтительно. И о почтенных вещах.
Элохим промолчал.
– Давай поговорим о Рубене. Теперь-то знаешь, что он был не прав. Ну попал человек впросак. Ну что теперь делать? Зарезать его что ли за это? Остынь. Не честь ведь твою он задел.
Элохим неожиданно для самого себя влепил юноше пощечину. Словно шлепнул ладонью о железный столб. Пальцы от боли горели. И он понял, что перед ним неземная сила.
– Больно!? Извини. Предупредил бы. Я бы настроил себя на мягкий лад. Стал бы как воск. Хорошо. Продолжим. Вернемся к Нему. Так вот через Него мы с тобой почти родня.
– Что тебе нужно от меня?
– Какой прямой вопрос. Отвечу прямо. Ничего. Тебе нечего дать мне. А вот у меня есть что дать.
– Что?
– Правду.
– Правду!?
– Да, да, правду! Такую круглую. Как ж*па. Правдивость мое третье и последнее достоинство.
– А что такое правда?
– Никто не знает. Кроме меня, конечно. Первая правда: Ему ужасно одиноко. Вторая правда: Он иногда сильно скучает. И наконец, третья правда: когда Ему очень скучно, Он затевает какую-нибудь очередную злую шутку.
– Не понимаю.
Рассказ Сатаны о грехоподении, или О том, почему Адам «пахал» на Бога бесплатно
– Ничего. Вот возьми шутку с Адамом. Он при всем честном народе пообещал ему владычество над миром. Не вру. Клянусь! Собственными ушами слышал. Да и в вашей книге так написано. Проверишь у тестя, как вернешься в Иерусалим. Так вот. Обещал, но потом вдруг передумал. Ни с того, ни с сего. Взял и поставил бедного Адама садовником в своем саду. Ему нравилось прогуливаться там в прохладе дня и насвистывать себе под нос песенки. Ну, сам скажи, есть разница между владыкой мира и простым садовником? Чего молчишь? Есть или нету?
– Есть.
– Молодец! Ты абсолютно прав. И что же там, в саду делал Адам, пока Он насвистывал песенки. Как ты думаешь? Ждал, пока Он вспомнит о своем обещании? Нет. Не поверишь! Пахал. Как проклятый. С утра до вечера. Пахал и пахал. Даже Ему стало жалко его. Говорит, нехорошо Адаму пахать одному. Давай дадим ему помощника. Пусть вкалывают вдвоем. Я осторожно заикнулся про владычество. И знаешь, что сказал? Ей Богу не угадаешь! Ну, я не скажу слово в слово. Даже у моих северных друзей на нарах завяли бы уши. Ну, а если перевести на любезное иерусалимское наречие, приблизительно так: «Не суй свой нос, куда не просят. Пошел вон!». Меня, своего родного сына, прогнал прочь. Ну, сам скажи. Как тут не обидеться? А все меня называют коварным. Я не более коварный, чем ты. Я не коварный, а обидчивый. Как все. Как ты. Тоже ведь обижен на Рубена. Вот и попытайся понять меня.
– Пытаюсь.
– Попытайся, попытайся. «Попытка не пытка», – говорил один усатый злодей.
Элохим слушал сначала серьезно, но тут улыбка пробежала по его лицу.
– Так вот, взял Он этого Адама, да и усыпил, как собаку какую-нибудь. Вынул ребро и создал из него эту красотку без мозгов. И говорит, не трожь ее, она тебе дочь. Этого нет в вашей книге. Не все же напишешь там. Но клянусь, не вру. Сам слышал. А Адам, бедный, не врубается, точно как римляне в Иерусалиме, вытаращив глаза, оглядывается по сторонам. Еще говорит, не трожь вот то дерево. А то подохнешь. Как скотина. А все остальное можно трогать. «Панял!? А теперь нечего стоять. Ступайте отрабатывать фрукты моего сада. Вдвоем, на пару». Так и сказал «моего». И ушел, насвистывая под нос. А я сорвал яблоко с запретного дерева и подкатил к красотке. Говорю: «Ешь!». Говорит: «Нет!». Говорю: «Ешь, дура, нет мозгов, могет поумнеешь». Чем черт не шутит? Говорит: «Как нет мозгов?». Говорю: «Вот так нет. С рождения! Tabula rasa!». Говорит: «А у Адама есть?». Говорю: «Тоже нет! А то не пахал бы как проклятый». Говорит: «Да-а-а!?». Говорю: «Ну да!». Говорит: «А что, тогда тут есть?». И указывает пальчиком на свой маленький лобик. Говорю: «Да нет ничего там, дура! Пусто! Как в барабане». Говорит: «Да-а-а?!». Говорю: «Ну да!!!». Говорит: «А почему?». Говорю: «Х*й его знает!». Прямо зае*ала. Говорит: «А что такое х*й?». Говорю: «Да хрен его знает. Потом узнаешь». Говорит: «Когда потом?». Говорю: «Скоро, скоро! Но теперь, ешь!». Говорит: «Нет, а то умру». Говорю: «Кто сказал?». Говорит: «Он, – подняв свои глазки и палец к небу, – сказал Адаму». Говорю: «Адам дурак, не верь ему. Бог обманул его, ибо знает, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло. Так что, ешь, дура, ешь, не умрешь». Говорит: «Раз так, тогда съем». Говорю: «Умница!». И представляешь? Зае*ала, но съела. Даже удивила меня. Но умнее не стала. Адам также съел. И тоже не поумнел. Элохим, я тогда не врубился, из чего же эти долдоны сделаны? Вместо того, чтобы скорее бежать к другому дереву и слопать от него, чтобы жить вечно, эти безмозглые идиоты… Ну и как ты думаешь, что они сделали?
