что Григорий открывает перед ней дверь, она заходит, он закрывает, и она понимает, что вся ее смелость, весь ее настрой, все ее предвкушение — все это не пожелало входить в квартиру вместе с ней. Осталось за порогом. Яру обуревает робость. Гриша не спешит обнимать и целовать, и она не знает, печалиться этому или все же радоваться.
— Хочешь есть? — спрашивает он. — Я тут приготовил…
Кажется, она хочет погулять еще немного вокруг дома. Зря она вышла из стоящего в пробке автобуса…
Что с ней происходит?
Весь ужин они держатся на расстоянии метра друг от друга, и какая-то странная несвойственная для их отношений неловкость наполняет пространство между ними.
Происходящее обидно до слез. Почему вчера было так легко, а теперь так… Так.
Григорий старается на нее не смотреть, и от этого тошно вдвойне.
Может быть, он все-таки не хотел, чтобы они начали встречаться, и просто поддался ей? С другой стороны, вчера он не сильно-то сопротивлялся, во всяком случае, пока она целовала его.
Целовала… Только целовала. Может быть, все дело в этом? В обещании, которое она с него взяла?
А хочет ли она еще, чтобы он выполнил это обещание? Еще в автобусе Яра с уверенностью сказала бы «да». А вот сейчас… Вот конкретно сейчас она уже не уверена. То есть, конечно, да, она хочет, чтобы все случилось, но только вот, наверное, не сию минуту.
Боги, в это трудно поверить, но, кажется, она не готова. Вчера, в плену эйфории, подстегнутая высокоградусным коктейлем из обуревавших её чувств и эмоций, была готова, а сейчас — нет. И что теперь делать? Как ему сказать? Это вообще нормально будет, если она такое заявит? А если он решит, что раз она передумала с этим, то передумала со всем остальным? Нет-нет, только не это…
Нужно взять себя в руки.
Что бы сделала мама?
Мама бы сказала, что нужно поговорить. Она всегда так говорит.
Смелая-смелая Яра. Вчера вот была такая смелая, и кажется, вчера-то всю смелость и поистратила, и забыла поставить себя на подзарядку.
Дыхание учащается, Яра чувствует себя на грани паники. А в маленькой студии Грача даже спрятаться некуда, чтобы обдумать все в тишине и безопасности. Хотя, почему, есть же ванная комната и небольшая кладовая, переделанная под гардеробную.
— Сейчас вернусь, — говорит она Григорию и на негнущихся ногах ковыляет в ванную, как в наименее подозрительное место.
Там закрывает дверь на шпингалет и забивается в проем между стиральной машиной и стеной. Прячет лицо в сложенные на согнутых коленях руки. Кафель холодный, сидеть на нем неприятно. Ладно, тогда недолго.
Она же не маленькая, она же все про секс знает. И в кино видела, и в книгах читала, и даже в анатомический атлас заглядывала. И Ритка, похихикивая, ей много чего рассказывала. Так что же тогда так пугает?
А ведь для этого раздеться надо будет. Совсем. И ему тоже.
Нет, она точно не готова.
Вдох — выдох. Вот так Яра, дыши. Все хорошо. Это Гриша. Он тебя никогда не обидит. А как же сделать так, чтобы не обидеть его? Наверное, мама права, и нужно для начала спросить его, чего он сам хочет.
Да, она так и сделает.
Вот сейчас еще немного подышит и сделает.
«Гриша, это Гриша», — повторяет она словно мантру. И мантра работает, его имя оказывает чудодейственный успокаивающий эффект.
Яра выбирается из своего укрытия, умывается холодной водой. А потом тихонько выходит из ванной и видит Григория. Он стоит к ней спиной, упираясь руками в столешницу, и не двигается. Кажется, не только она тут полна переживаний.
И она осторожно подкрадывается сзади и обнимает его со спины. Спина широкая и твердая, Грач горячий и пахнет приятно, и Яра сразу понимает, чего хочет она: просто касаться его. Вдыхать запах. Получать подтверждение, что он — ее. Ну, может быть, поцеловать.
Пока так. Теперь надо узнать его мнение. Как спросить-то? Прямо?
— Г-гриша?
И чувствует, как он кладет ладонь на ее, на ту, что у него на животе. Чувствовать, как он касается ее по собственному желанию, восхитительно. Это придает смелости. И она сильнее вжимается лбом между его лопаток и спрашивает шепотом:
— А ты сейчас чего хочешь?
Гриша молчит, спина под ее грудью напрягается, и ей неожиданно становится страшно. А вдруг он скажет, что хочет, чтобы она ушла.
— Не налажать, — отвечает он прерывисто. — Чтобы все нормально было. А ты?
Мама говорила, люди в паре должны доверять друг другу настолько, чтобы иметь возможность сказать что угодно, точно зная, что партнер не осудит и попытается понять.
— Г-гриша, — но как же сложно это сказать, она прерывисто выдыхает ему в спину, — а можно мы сегодня просто… ну, просто…
Григорий выгибает шею, чтобы посмотреть на нее, но Яра хорошо спряталась, и он может видеть только ее макушку. Тогда он разворачивается в ее руках и сгребает в объятия.
Его объятия — это что-то невероятное. Потрясающее. Наверное, она никогда не привыкнет. Но это самое лучшее место из всех, где она была, где ей доводилось прятаться. А у Яры таких мест вагон и тележка. Она мастер пряток от мира и от себя.
— Яра, — немного сердито произносит он, — ты же не думаешь, что мне от тебя нужен секс?
Ну разумеется, она думает. Разве то, что люди встречаются, не предполагает секс? С другой стороны, не все же бегут в постель сразу после первого свидания. Но у них не было никакого первого свидания. Они слишком давно знают друг друга, она слишком долго добивалась его, а вчера все едва не случилось, и она не понимает, как должно быть дальше, в голове отсутствует готовый алгоритм на такой случай. И от этого совсем невыносимо. Плакать хочется.
— Яра, — снова зовет Григорий. — Ответь мне.
Мама говорила, важны искренность и честность.
Когда ей было шестнадцать лет, она ввязалась в драку в парке рядом с Конторой, потому что решила, что умнее и матерее, и ей распороли плечо раскладным ножом. Боль была ужасная, но больше она боялась, что отец узнает, потому что прекрасно представляла себе его реакцию на такую ее дурость. И она пошла не к отцу, а к Григорию. Ввалилась в его кабинет, пачкая пол кровью, капающей с рукава кофты, и зарыдала. И он разом побелел, кажется, таким бледным она не
