солнечного света, какое-то нагромождение камней и услышал журчание ручья. Приблизившись, я вдруг понял, что набрел, ведомый следами, на жертвенник. Он давно врос в землю, покрылся мхом и оказался припорошен сухой листвой и иголками росшей неподалеку ели. Ручей тёк прямо позади него. Крестьяне, кажется, изумились не меньше моего.
Я обернулся и спросил, откуда и куда течет этот ручей. Они уверенно сказали, что он впадает в Тайдао, протекая через весь лес, но где начинается — сказать не сумели. А на вопросы про жертвенник лишь пожимали плечами. Один лишь староста стоял и задумчиво молчал, будто силился что-то вспомнить. Отчаявшись, выяснить у них ещё хоть что-то, я сам припомнил нужные слова и стал было читать заклинание, как вдруг староста произнес: «Сянь, погоди!..», а через мгновение кто-то воскликнул: «Там! Глядите!».
На пригорке в скраденных листвой лучах солнца стоял белый четырехрогий олень. В один прыжок он каким-то чудом оказался рядом с нами и стал подходить всё ближе и ближе, глядя на нас так, словно ждал нашего прихода долгие годы. Оцепеневшие мы не сразу заметили, что за спину нам зашёл огромный, в чжан[6] длиной, кабан с острыми клыками. Но и он лишь раздраженно фыркал, не делая ничего, что причинило бы нам вред.
Так продолжалось несколько мгновений, хотя казалось, что прошла целая сотня лет. И воздух полнился звоном то ли колокольцев, то ли бубенцов, шаг за шагом, миг за мигом…Я и сам не сумел бы объяснить, как понял, что кто-то ещё приближается к нам, но когда вновь невольно глянул на пригорок, то увидел там существо с телом оленя, хвостом быка, лошадиной гривой и усами как у сома. И морда со светящимися глазами у него была подобна драконьей, но с пушистыми то ли лошадиными, то ли козлиными ушами, и нос тоже походил скорее на олений. А, может, мне и показалось. Его очертания я во многом скорее угадывал, нежели видел. Свет солнца покрывал мифического зверя, да и шкура его словно светилась сама по себе, а рога — и оленьи, и козлиные — походили на причудливый головной убор.
Цилинь оглядел каждого из нас. Когда его взор пал на меня, я почувствовал себя так, словно он заглядывает мне в душу и в разум, пытаясь там что-то отыскать. Но продлилось это совсем недолго. Дольше всего он держал под прицелом своих желтых глаз старосту Юаньталоу. А потом мы резко услышали звон ритуальных бронзовых колоколов, да такой громкий, что зажали уши и зажмурились. А, когда всё стихло, и мы открыли глаза, то оказалось, что духи исчезли, не оставив и следа. Даже от моего порошка следы на земле больше не светились. Все изумленно молчали и переглядывались. И лишь староста стоял с выпученными глазами и шептал: «Я вспомнил, я вспомнил, вспомнил…».
Когда я тронул его, он вздрогнул и на мой вопрос ничего ответить не сумел. И мы побрели обратно в деревню. Лишь у самой кромки леса, на границе между лесом и лугом, староста Йечжу вдруг остановился и сказал:
— Наши предки были из Клана Вепря и жили по ту сторону озера Лянхуа и реки Шидаолу. Много-много веков они хранили свою землю, чтили предков и Дух Вепря. А потом пришли маньчжани и потеснили их. И пятьдесят пять лет назад им было приказано переселиться в эти земли. Здесь они и создали Юаньталоу.
И мой отец рассказывал мне, когда я поделился с ним своими смутными воспоминаниями, что наши люди, помня о том, что некогда эти земли принадлежали враждебному нам Клану Оленя, обратились к Духу Бай Фужу[7] и взмолились о прощении и милости к ним, прося дать им убежище и не карать за их прежнюю вражду с Кланом Оленей. Они соорудили жертвенник в лесу и приносили там жертвоприношения для духов — Вепря и Оленя, ведь Бай Фужу смилостивился над ними и окружил своей защитой и заботой. И тогда стали говорить о том, что это самый терпеливый и сострадательный дух. Но тридцать лет назад у нас случилась эпидемия оспы. Людей стало меньше и…
— И что же было дальше?
— А я силюсь припомнить и не могу…
— Так что же, в последние годы вы приносили этим духам положенные им жертвоприношения?
— Нет, — испуганно глянув на меня, ответил староста.
— Но ведь вы же заключили обет с Духом Оленя! Как же вы позабыли об этом?
— Тогда умерли все, кто заключал этот обет. А оставшиеся в живых либо ещё не родились, либо были тогда малыми детьми, как я, а ведь было мне годков шесть, когда я спросил отца, и около трех, когда мы переселились сюда. И вскоре, по детской беззаботности, я и сам всё позабыл. Те же, кто помнил те дни, либо уехали, либо, быть может…Посчитали, что дух не выполнил своего обещания. Вот и…
Он развел руками с виноватым видом. Я вздохнул, и мы продолжили свой путь до деревни молча, стремясь нагнать наших товарищей.
В день новолуния жители Юаньталоу принесли духам обильные жертвы, прося простить их и снова заключить с ними мир. И благодарили за заботу во время последней эпидемии. Последнее подсказал им я. Какой-то лежачий старик шепнул мне, когда я попытался найти тех, кто помнил времена пришествия Клана Йечжу на эти земли, что всё началось с того, что в тот год произошло восстание на острове Хишима, и император увеличил налоги, в том числе поборы с деревень. И крестьяне в Юаньталоу не принесли ни своевременных жертв, положенных духам, ни каких-либо искупительных. Он уж и не помнит, почему. А потом мор поразил их деревню и Шуимо. И с тех пор жертвы перестали приноситься совсем, но всё было относительно тихо и спокойно. А когда та же болезнь вернулась, чудесным образом она не затронула никого в деревне, ни тех, кто когда-то переболел, ни их детей и внуков. Но никто не придал этому значения. Все лишь радовались и судачили о соседях из других деревень и о том, как им самим повезло. А месяц спустя началось то, что началось.
На следующий же день я хотел отправиться в Цзыцзин, но буквально накануне прибыла джонка, и мне принесли письмо из столицы, где незнакомым мне почерком был написан приказ — срочно отправляться в Лоу и достичь его самым коротким путем. А самый короткий путь лежал через лес Пэн-Хоу-Мао. И я бы непременно пренебрег этим повелением, кабы не печать, стоявшая на послании. А посему ранним утром я попрощался
