Отнеси это в лабораторию, пусть срочно заморозят и сделают гистологические срезы здесь, здесь и здесь. По пять в каждом месте. Пусть обработают, по крайней мере один, эозинофилом. Один — слюноактивирующим ферментом. И проделайте всё, что ещё придёт вам в голову.
Фред ушёл. Зивич продолжала:
— Теперь я рассекаю мозг. Задняя доля повреждена при удалении из черепа. Делай снимок. На поверхности видны параллельные разрывы и разрезы на расстоянии четырёх миллиметров друг от друга, глубиной примерно полдюйма. Раздвигаю первый разрез. Делай снимок. Лейтенант, видите, как широкие вначале разрывы ткани сужаются? Что думаете по этому поводу?
— Не знаю, — ответил д’Агоста, поглядев чуть пристальнее. Это просто мёртвый мозг, подумал он.
— Может, длинные ногти? Заострённые? Неужели это дело рук убийцы-психопата?
Фред вернулся из лаборатории, и они продолжали работать над мозгом, как показалось, целую вечность. Наконец Зивич велела Фреду положить его в холодильник.
— Теперь я обследую руки, — продолжала она в микрофон. Сняла пластиковый пакет с правой руки и старательно его запечатала. Потом подняла руку, повернула её и осмотрела ногти. — Под ногтями большого, указательного и безымянного пальцев находится постороннее вещество. Фред, три предметных стекла с лункой.
— Это же ребёнок, — сказал д’Агоста. — Вполне естественно, что ногти у него грязные.
— Возможно, лейтенант, — ответила Зивич. И выскребла вещество из-под каждого ногтя на отдельное стекло. — Фред, стереомикроскоп. Хочу поглядеть на это.
Зивич положила стекло на предметный столик и, глядя в объектив, настроила прибор.
— Под ногтем большого пальца, судя по всему, обычная грязь. То же самое и под остальными. Фред, на всякий случай — полный анализ.
На левой руке ничего интересного не было.
— Теперь, — продолжала Зивич, — я осматриваю продольное повреждение на передней части тела. Делберт, сделай снимки здесь, здесь, здесь и там, где, по-твоему, рана будет видна лучше всего. Крупным планом в области проникновения. Похоже, убийца сделал для нас У-образное рассечение, так ведь, лейтенант?
— Да, — ответил д’Агоста, с трудом сглатывая. Последовала серия быстрых фотовспышек.
— Пинцет, — продолжала Зивич. — Три рваных разрыва начинаются чуть выше левого соска, углубляются и в конце концов рассекают мышцы. Я открываю и обследую первый разрыв у его начала. Скобку, Фред.
Теперь я зондирую рану. Здесь находится неизвестное постороннее вещество. Фред, пергамин. Похоже, это ткань, возможно, от рубашки жертвы. Делай снимок.
Сверкнула вспышка, потом Зивич достала что-то похожее на кусочек окровавленной корпии и положила в пергаминовый конверт. Потом ещё несколько секунд продолжала зондировать молча.
— Вот ещё кусочек постороннего вещества глубоко в мышце, примерно в четырёх сантиметрах прямо под правым соском. Он зацепился за ребро. Похоже, твёрдый. Делай снимок. Фред, вставь сюда флажок.
Зивич извлекла инородное тело и подняла, в кончике пинцета был какой-то окровавленный комок.
Д’Агоста подошёл.
— Что это? Может, ополоснём, посмотрим?
Зивич посмотрела на него с лёгкой улыбкой.
— Фред, принеси мензурку дистиллированной воды.
Когда она опустила туда извлечённый предмет и помешала, вода стала буровато-красной.
— Воду сохрани, потом проверим, что в ней содержится, — сказала Зивич, поднимая к свету свою находку.
— Господи, — сказал д’Агоста. — Коготь.
И непристойно выругался.
Зивич обернулась к своему ассистенту.
— Очаровательный краткий монолог для нашей плёнки, не так ли, Фред?
11
Бросив книги с бумагами на диван, Марго взглянула на часы, стоящие на телевизоре. Четверть одиннадцатого. Потрясла головой. Какой жуткий, несуразный день. Потратила столько времени и написала всего три абзаца диссертации. Да ещё нужно работать над текстом для Мориарти. Она вздохнула, жалея, что согласилась.
Неоновый свет вывески винного магазина на другой стороне улицы проникал в единственное окно гостиной Марго, создавая в комнате голубую светотень. Она включила небольшую лампочку под потолком и прислонилась к двери, озирая беспорядок. Обычно она бывала аккуратной до педантизма. Но теперь, после того как целую неделю ей было не до уборки, всюду валялись книги, письма с выражениями соболезнования, юридические документы, обувь и свитера. Пустые картонные коробки из китайского ресторана внизу были свалены в мойке. Старая пишущая машинка стояла на полу, рядом с ней веером разбросаны листы бумаги.
Неприглядный район — ещё не облагороженная северная часть Амстердам-авеню — давал её отцу лишний довод для уговоров вернуться домой, в Бостон. «Мошка, не годится жить в этом месте такой девушке, как ты, — сказал он, называя её детским прозвищем. — И в музее не годится работать. Сидеть там изо дня в день среди чучел и заспиртованных тварей — что это за жизнь? Возвращайся, будешь работать в моей фирме. Купим тебе дом в Беверли или Марблхеде. Там ты будешь счастливее, Мошка. Я уверен».
Увидев, что огонёк на автоответчике мигает, Марго нажала кнопку прослушивания.
«Это Джейн, — зазвучало первое сообщение. — Я сегодня вернулась в город и только что узнала. Послушай, я очень, очень сожалею о смерти твоего отца. Позвоню попозже, хорошо? Хочется поговорить с тобой. Пока».
Марго подождала. Зазвучал другой голос. «Марго, это твоя мать». Потом раздался щелчок.
Марго на миг зажмурилась, испустила глубокий вздох. Звонить Джейн она пока не будет. И матери тоже: по крайней мере до завтра. Она знала, что скажет мать: «Ты должна вернуться домой, в фирму своего отца. Он хотел именно этого. Это твой долг перед нами обоими».
Марго, подобрав под себя ноги, села на пол к машинке и стала просматривать записки хранителя, каталожные данные и распечатки, которые дал ей Мориарти. Он сказал, что текст нужен послезавтра. А очередная глава диссертации должна быть готова к следующему понедельнику.
Ещё минуту-другую Марго глядела на бумаги, собираясь с мыслями. Потом начала печатать. Но тут же бросила и уставилась в темноту. Ей вспомнилось, как отец готовил омлеты — единственное, что он умел стряпать, — по утрам в воскресенья. «Эй, Мошка, — всякий раз говорил он. — Недурно для старого экс-холостяка, правда?»
Снаружи гасли огни, потому что магазины закрывались. Марго поглядела на светящиеся вывески, на заставленные витрины. Пожалуй, отец был прав: в бедности хорошего мало.
Бедность. Девушка тряхнула головой, вспомнив, как в последний раз слышала это слово, какое лицо было у матери, когда она его произносила. Они вдвоём сидели в прохладном, тёмном кабинете отцовского поверенного, вникая во все сложные причины, по которым коэффициент задолженности и недостатки планирования приведут к ликвидации фирмы, если кто-то из членов семьи не возглавит её, чтобы удержать на плаву.
Марго подумала о родителях тех двух мальчиков. Они тоже, наверное, возлагали большие надежды на детей. Теперь им никогда не познать разочарования. Или счастья. Потом мысли её перенеслись к Прайну. И крови на его туфлях.
Марго поднялась, включила другие лампы. Пора ужинать.
