под стать многим петербургским.
На сегодня у него было запланировано и посещение главной достопримечательности города – мемориала «Курская дуга», протянувшегося на два километра. Дед Викентия принимал участие в Курской битве. Он был танкистом и участвовал в знаменитом танковом сражении под Прохоровкой. Деда уже нет в живых, но в семье Викентия хранят память о нем. И хранится коллекция игрушечных танков, которые он начал собирать благодаря деду.
К вечеру довольный и усталый Викентий вернулся в номер гостиницы. В Курске он рассчитывал пробыть три-четыре дня в зависимости от результатов поиска. Наметил для себя посетить еще картинную галерею художника Дейнеки и познакомиться с храмами и монастырями города. «Что успею, посмотрю обязательно. «Обязательно приеду сюда с женой и сыном после его операции. Витюшке надо показать места, где воевал дед», – размышлял он перед сном.
Глава 11
После гибели мужа графиня Александра Петровна замкнулась в себе. Никаких останков мужа не привезли. Некуда прийти на могилку и поплакаться. Да и какая могила может быть, если снарядом разорвало на части, разметало по полю боя. Шурочка лежала в спальне при закрытых шторах и не хотела никого видеть, кроме сына Сережи. Единственная радость у нее осталась. Но при взгляде на Сережу она начинала каждый раз заливаться слезами. Как он был похож на отца! Только ямочки на щеках во время улыбки и ещё что-то неуловимое в облике унаследовал он от Параши. Но этого достаточно было, чтобы Шурочка помнила о своем грехе и грехе мужа.
Болезнь Шурочки после смерти Софьюшки серьезно подорвала ее здоровье. Начались эндокринные изменения в организме, как сообщил ей семейный доктор, и выносить ребенка сама она уже не сможет. Прошло два года, как не стала дочери. Душевная боль потихоньку ослабевала. Но Бог деток не давал. Граф Владимир Сергеевич стал сам не свой. Они с Шурочкой мечтали о большой дружной семье, и чтобы обязательно был сын – продолжатель рода. Граф никогда не был ловеласом, не позволял себе посторонних связей на стороне. Искреннее чувство любви к жене не давало ему опуститься до разгула. Да и воспитан он был с детства ценителем семейных отношений. Вильегорские всегда отличались крепкими семейными узами. Но какой есть выход? Можно взять приемного ребенка знатного рода… «Но в нем не будет ни капельки моей крови,» – рассуждал Вильегорский. И тогда он решился на то, что задумал, так как узаконить внебрачного ребенка в то время по законам Российской империи было невозможно. Для этого необходимо было убедить сначала Шурочку, что все получится. Владимир понимал, насколько это деликатный вопрос, и как тяжело будет Шурочке решиться на такое. Александра Петровна теперь часто вспоминала этот разговор мужа с ней.
– Шурочка, дорогая. Прошу тебя очень серьезно отнестись к тому, что я сейчас скажу тебе. Мне самому очень тяжело было решиться сделать тебе это предложение.
– Володенька, о чем ты говоришь? Предложение руки и сердца ты мне уже давно сделал. Объясни, пожалуйста. Я не понимаю.
– Милая моя, ты знаешь, как я тебя люблю. Ты знаешь, что я тебе всегда верен. Но я не вижу другого выхода. Мы с тобой должны…
– Володя, ты что предлагаешь нам расстаться?
– Ну, что ты? Я никогда на это не решусь. Но нам с тобой нужен наследник. Иначе род Вильегорских исчезнет, я – его последний представитель как российской ветви, так и польской. Я тебе не говорил о том, что в Польше наш род пресекся еще в 30-е годы XIX века. Двоюродный брат моего деда принимал участие в 1830 году в польском восстании против власти Российской империи. Он погиб во время мятежа в Варшаве. Женат не был, наследников не оставил. В юности мне рассказал об этом мой дед.
– Володя, ты предлагаешь нам взять приемного ребенка?
– Если бы так, я бы сразу тебе сказал об этом. Это простое решение. Нет, Шурочка, я хочу… – Владимир от волнения не мог продолжать говорить.
– Я хочу, чтобы ты дала согласие на мою связь с какой-нибудь женщиной для зачатия нашего с тобой ребенка. Прости меня, милая. Наконец я решился сказать тебе об этом . Шурочка, как только станет известно, что эта женщина зачала, через некоторое время мы уедем с тобой за границу. А вернемся назад уже с нашим ребенком. Если у нас все получится, никто не узнает о нашей тайне.
Шурочка настолько побледнела, что казалось сейчас потеряет сознание. Владимир подошел и крепко обнял ее.
– Прости, прости меня, дорогая. Я не должен был тебе это предлагать. Давай просто возьмем на воспитание ребенка.
– Нет, нет, Володенька. Я понимаю. В нашем ребенке должна обязательно течь твоя кровь. Я все выдержу. Ты же знаешь, что я сильная, – оправившись от потрясения, взволнованно ответила Шурочка. – Но кто будет это женщина, ты уже выбрал? Она – дворянка?
– Нет, Шурочка. Дворянка на такое не пойдет. Я остановил свой выбор на Прасковье, горничной нашей Софьюшки. Мы с тобой ее хорошо знаем и любим. И Софьюшка ее любила. Но главное, что она молода и сможет зачать здорового ребенка. Только, ее надо уговорить. Я думаю, что у тебя это получится лучше, чем у меня. Конечно, мы вознаградим ее! У нее старики-родители болеют. А потом, глядишь, и замуж выдадим. Я заметил, что на нее давно заглядывается наш лесничий Федор.
– Конечно, Володенька, поговорить с ней должна только я. А вдруг родится девочка? И потом, как к ней будут все относиться, когда она родит без мужа? Ведь это же позор для женщины!
– Чему быть, того не миновать, милая. Будь, что будет. Может Бог смилостивится и пошлет нам мальчика. А насчет ее положения не беспокойся. Никаких разговоров не будет. Отправим ее на время в Петербург. Там одна повитуха есть, я узнавал. Живет с внучкой своей малой. Но ей нужна помощница. Вот и договоримся. Прасковья будет находиться под ее наблюдением. А мы связь с ней держать будем. В нужное время вернемся из-за границы, но в имение сразу не поедем. Ты остановишься в одном из монастырей Петербурга на несколько дней в качестве паломницы, а я неподалеку сниму номер в какой-нибудь гостинице. И будем ждать. Как только Прасковья разрешиться от бремени, я заберу ребенка, и мы вернемся домой.
Прошло уже шестнадцать лет с того времени. Сереженька заканчивал восьмой класс Первой Санкт-Петербургской мужской гимназии, точнее Петроградской первой мужской. Так она стала называться в связи с переименованием Санкт-Петербурга в Петроград в годы Первой мировой войны. С лета 1915
