голоса из соседнего ряда. Язвительный тон Маши и недовольный бас Вована спутать было невозможно ни с чем другим.
— Какой в жопу корпоратив, Мань?
— Такой! Все наши там будут, а я как дура что ли?
— Ну, так заработай, чтобы стать умной.
— Короче, дай денег.
— Мне шо, почку продать? Где их взять? Я и так машину на ремонт ставлю. Вот свезу мамашу твою в деревню на кладбище и все.
— В деревню? Тю, так вот и деньги.
— В смысле?
— В коромысле. Возьми с нее за проезд.
— Ты шо, прикалываешься? С мамы?
— И че? Только не сегодня вези, а завтра.
— Чего это ты раскомандовалась?
— Дурачок, завтра тариф праздничный — двойной. Или тройной. Короче, тебя что, учить надо?
— Хитруля ты моя.
Григорич окаменел. В горле его пересохло, он отъехал с тележкой как можно дальше, с ужасом оглядываясь назад, словно спасался от смертельной опасности. Завернув за паллеты с баклажками, он машинально взял с полки бутылочку воды, вскрыл и хлебнул из горлышка. В ушах звучал довольный голос Вована: «Хитруля ты моя».
— Поистине хитрость — ум дураков, — пробурчал Григорич и поспешил к кассе.
Через полчаса он появился дома и застал Риту в расстроенных чувствах, как и ожидал. В лице ее чувствовалось напряжение, глаза она отводила в сторону и губы все время дрожали. Григорич не стал спрашивать, что случилось, но понял, что Вован уже звонил.
— Одевайся, — спокойно сказал Григорич Рите, — подавая плащ.
Рита смотрела на Григорича глазами побитой собаки.
— Ты только не сердись, но Вова просто….. Он не может сегодня.
— А когда? Завтра?
Бегающие глаза Риты наполнились слезами. Она молча кивнула и уткнулась носом в грудь мужа.
— Мы поедем сейчас, — прошептал тот.
— Как сейчас? — удивилась жена.
— За окном Сашка ждет.
— Сашка?
— Муж моей сестры, забыла?
— Нет, но сколько…
— Что сколько?
— Сколько это будет стоить?
Григорич схватил жену за плечи и пристально посмотрел ей в глаза.
— У нас в семье не принято брать денег с родни за проезд, — твердо произнес муж.
Рита прикусила губу. С надрывом она сказала:
— Я уверена, что это все Вова. Если бы моя дочь узнала, она бы при всем своем мерзком характере пристыдила бы его. Веришь? Веришь мне? Я скажу ей. Давай я все ей расскажу и он…
Григорич глубоко вздохнул и прижал к себе Риту.
— Я верю только в одно: пусть рано или поздно, но каждому за все обиды придется ответить самым непредсказуемым образом.
Через пять минут Григорич с Ритой уже выходили из квартиры.
Глава 5
Несмотря на то, что кладбище, cудя по заброшенным надгробиям и полусгнившим крестам, разменяло уже как минимум лет семьдесят, узкие тропки вдоль самих участков были посыпаны песком, деревья ухожены и все вокруг выглядело более-менее облагороженным. С известной долей эстетического вкуса работниками кладбища были высажены живые изгороди из лавровишни, над которыми высились, склоняясь над могилами, задумчивые древние дубы. На всех перекрестках кивала разноцветными кронами благоухающая сирень и казалось бы, иди и любуйся, особенно если ты творческая личность и жаждешь зачерпнуть немного вдохновенья у сил природы. Но Григорич лениво брел, тупо уткнувшись в смартфон, и не замечал вокруг ничего. Не только потому, что изнемогал от желания получить сообщение на электронную почту от какой-нибудь киностудии, но еще и потому что избегал смотреть на могилы. Скрывать тут было нечего: Григорич с самого детства ужасно — до икоты в груди и слабости в коленках — боялся кладбищ.
Сегодня, тем не менее, он оставался невозмутим благодаря счастливой возможности побывать в шкуре своего персонажа Вадима из «Колокола по тебе», которому, если вы помните, пришлось многое пережить на кладбище обиженных ним людей. Григоричу показалось, что собственным погружением в локации, он сможет лучше понять переживания героя и возможно влить в невостребованный сценарий каких-нибудь свежих идей, коих предостаточно рождается в подобном месте вечного упокоения. В любом случае, автор, принеся свой животный страх перед кладбищем в жертву ради искусства, готов был постичь доселе неведомую ему истину для стопроцентной экранизации своего творения. Готов был увидеть, но что-то ничего не виделось и не грезилось. Рита ушла далеко вперед, и Григорич, тут же почувствовавший себя среди улыбающихся фотографий на могильных тумбах не в своей тарелке, немедленно поспешил к жене, перебирая ватными ногами — подальше от странного оксюморона.
Они оба искали нужную могилу, где похоронена мама Риты — Ираида Коламбусовна. Сколько раз, в основном на пасху, дочь приезжала сюда — то к бабушке, то потом к маме — а все путалась на местности и сворачивала обязательно куда-то не туда. И сейчас, нервничая от отчаянных попыток, Рите было не до комплексов мужа. Она читала молитву и корила себя плачущим тоном:
— Это все из-за того, что мы долго не были на могилке, вот покойники обиделись и путают нас. Мамочка, прости, прости меня. Но из-за проклятого карантина мы не могли приехать раньше.
Григорича тоже напрягало положение заблудившихся странников. К тому же холодеющей спиной он фантазировал, будто кто-то из могилы уже наблюдает за ним и вот-вот заговорит, как с Вадимом. Практичная Рита предложила разделиться и искать могилку в разных секторах, но муж категорически отказался хоть на шаг отставать от жены. Лишь когда Рита хорошенько на него гаркнула, Григорич обиженно сунул в рот две таблетки корвалтаба и с выпрыгивающим из груди сердцем покорно поплелся в другую сторону. Слава Богу, невдалеке оказались еще люди, занятые покраской ограды, и с соотношением живых к мертвым стало немного легче дышать. А уже минуты через две откуда-то из-за густых ветвей орешника до слуха Григорича донесся радостный возглас и его жены о том, что могила, наконец, найдена.
Это был почти самый край кладбища, утопающий в зарослях березки, вьюнка и плотной стены из крапивы и лопухов. Пока Григорич, вооружившись тяпкой и топориком, воевал с бурьяном, выпалывая и выкорчевывая упругие скользкие корни лебеды и полыни, Рита вполголоса разговаривала с мамой, покашливала и поглаживала ладонью фотографию седой женщины. С волнением рассказывала она о дочери, делилась, как тяжело ее Машеньке с мужем, с детьми и со своим характером. Говорила о своих внучках, радостно сообщала, что Ирочка с Кирой просили поклониться бабушке Ираиде и сказать, что помнят и любят ее. Григорич только вздыхал и недовольно бурчал, ведь ничего подобного никто из Быдловичей не просил, даже и не думал просить. Но Григорич не мешал Рите, он понимал, насколько упорно его жена-миротворица мечтала и продолжает
