к звонку, Хердис вспомнила, что отец больше не живет в этом доме, он переехал ближе к парку.
Ее охватило странное чувство, будто она вторглась в чужие владения, и она, словно воришка, скользнула вниз по лестнице. Здесь Хердис знала каждую дырочку, пробитую в линолеуме, покрывавшем ступени, знала все места, где на стене облупилась штукатурка, но запах на лестнице был уже незнакомый и ее наполняли новые звуки: детский плач, быстрые шаги, чужие голоса — все чужое.
На улице она обернулась с непонятным стеснением в груди: как будто это было прощание. С домом, где она когда-то жила? Нет. С домом, который жил в ней. Жил, как смутная боль — и в пояснице, и в низу живота.
Дом, где теперь жил отец, был не новый. Зато красивый. С узким палисадником, хотя и запущенным, но обнесенным оградой, говорившей: стоп, ни шагу дальше! у подъезда висело объявление:
НИЩИМ НЕ ЗАХОДИТЬ.
ПОСЫЛЬНЫХ ПРОСЯТ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ЧЕРНЫМ ХОДОМ.
Отец Хердис стал таким важным, что служанка, открывшая дверь, была не просто служанка, а называлась фрёкен Сёренсен. Это была дружелюбная особа в черном платье, белом переднике и с кружевной наколкой на голове.
Отец еще не вернулся, но Анна была дома. На ней было свободное домашнее платье, однако Хердис уже знала о том, чего не могло скрыть даже свободное платье.
Хердис была здесь всего один раз, тогда они еще не устроились окончательно. Тогда комнаты показались ей гораздо больше и под высоким потолком звучало эхо. Теперь мебель, ковры и книжные шкафы приглушили все звуки и квартира стала казаться меньше. Но, конечно, тут было очень красиво и уютно, всюду в горшках и вазах стояли цветы. Хердис воскликнула:
— Какие красивые цветы! А у нас дома почти никогда не бывает свежих цветов, они теперь слишком дорогие.
Анна отвернулась, чтобы сорвать с герани сухой листик. Она говорила очень быстро:
— Ты обязательно останешься обедать, да, Хердис? Вот папа обрадуется, когда вернется домой, и удивится!
Хердис незаметно принюхалась и была разочарована, узнав запах жареной рыбы. Но ведь она уже сказала Магде…
— Большое спасибо. — Она поймала себя на том, что делает реверанс, словно перед ней посторонний.
Вообще-то ей обедать не обязательно. Она зашла на минутку и, например, гоголь-моголь…
— Ой, как красиво! — Хердис всплеснула руками и постаралась придать своему голосу искреннее восхищение, когда они вошли в курительную комнату, которая была предназначена исключительно для того, чтобы в ней курили и читали. Хердис это вроде и не касалось. Так же как и то, что ее отец вскоре станет отцом еще кому-то.
В огромной гостиной стояли их старые кресла. Они терялись в простенке между двумя окнами, новая современная мебель совсем подавила их. Хердис показалось, что старые кресла стесняются своего потертого плюша. Она незаметно кивнула им, и ей почудилось, будто они ей улыбнулись. Остальная мебель, вся эта нарядная, новомодная мебель, разумеется, даже и не подумала этого сделать.
Здесь стояло и пианино, блестящее, черное, строгое и заново отполированное. И закрытое. А пианино всегда должно быть открыто. Оно должно улыбаться клавишами. Но все-таки это было старое материнское пианино. Стенные часы и несколько картин тоже узнали Хердис и приветственно ей закивали. Хердис вдруг подумала, что мать, уходя из дома, не взяла с собой ни одной вещи. Нет, одну вещь она все-таки взяла: Хердис!
Зазвонил телефон, Анна подняла трубку и негромко сказала:
— Да?
Потом она ненадолго замолчала, тяжело вздохнув. Хердис изучала свадебную фотографию отца и Анны. Анна, красивая, в белом платье, но без фаты, и отец — торжественный, с чуть поджатыми незнакомыми губами, оттого что он сбрил усы, которые раньше всегда носил. Как это было уже давно…
— Но Лейф! К нам пришли гости… Нет, нет, нет… Хердис! Нет, я, во всяком случае, останусь с нею… Может, ты все-таки постараешься заехать домой?.. Нет? Но ведь мы не видели ее целую вечность… О, она так выросла и повзрослела! Да пойми же ты, она будет очень разочарована. — Анна искоса взглянула на Хердис. — А еще говоришь, что тебе ее не хватает. Да?.. Ну, попытайся. А мы садимся обедать.
Она со вздохом повесила трубку. Кашлянула.
— Вечно одно и то же, фу! У него столько дел. Он говорит, что гораздо больше зарабатывает, когда обедает в ресторане с кем-нибудь… с кем-нибудь важным… Деловые связи, понимаешь? Чем когда сидит в конторе.
— Значит, он не приедет домой? — странным тонким голосом спросила Хердис, взгляд у нее был отсутствующий.
— Нет, он постарается приехать! Сделает все, что от него зависит… пока все будут пить кофе. Он на автомобиле. Ну что ты, Хердис! Он так… он так по тебе тоскует. Осторожнее, а то ушибешь дверь! — Анна шутливо погрозила ей пальцем.
Хердис ела молча. Она налегала на салат из огурцов, который в это время года был редким блюдом. Анна поддерживала разговор. Что-то рассказывала. Болтала. Но все более и более принужденно, паузы становились более долгими. Хердис почувствовала, что ей следует помочь Анне:
— Я и не знала, что жареная рыба бывает такой вкусной. Это, наверное, потому, что с салатом. Больше всего на свете люблю салат из огурцов. А у нас дома огурцы покупают только осенью. Сейчас они очень…
— Хердис, почему ты все время говоришь: у нас дома? Я хочу тебе напомнить, что дом своего отца ты должна всегда считать своим домом. Это тоже твой дом. Обещаешь?
— М-мм, — ответила Хердис, не отрывая губ от малинового сока.
— У нас есть комната для гостей. Это помимо детской…
Она вдруг замолкла и покраснела.
— Понимаешь…
— Я знаю, у вас скоро родится ребенок.
Анна рассмеялась, в первый раз ее смех зазвучал естественно, хотя в нем слышались и слезы. Глаза Анны стали большими и влажными.
Она поднялась со стула, обошла стол и обняла Хердис за плечи. Это было даже приятно. На секунду Анна прижалась лбом к волосам Хердис.
— Пойдем, я тебе покажу…
Ну, конечно. Детская была именно такая, о какой Хердис всегда мечтала; только в синематографе она видела нечто подобное. А игрушки! Любые, какие только можно было себе представить. И все это ждало появления ребенка.
Комната для гостей.
В ней было что-то знакомое. А-ах, вот оно что! Здесь стояла мебель из их бывшей столовой и их старые кровати. Не хватало только буфета. Правда, все было обновлено и украшено подушками, скатерками, красивыми занавесками, лампами и всякими безделушками. Старая мебель была почти неузнаваема на фоне дорогих обоев.
— Это твоя комната,
