Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 119
– Ты можешь зарезать барана или жеребца с помощью воинов, а я зарежу меркитского вождя.
– Нет! – Тэмуджин резко двинул головой. – Меркитского нойона зарежу сам. И сам поднесу богам.
– Хорошо, – согласился Кокэчу, – только ты ведь знаешь, что все надо сделать правильно, а то жертва не дойдет до богов. Я могу постоять рядом, подсказать…
– Не надо, – сказал Тэмуджин, – делай свое дело, а свое я исполню сам.
– Ладно, тогда надо начинать, восточным богам надо успеть принести до восхода солнца.
– Начнем.
Тэмуджин знал, как режут жертвенных людей. Когда ему было лет шесть, вскоре после кереитского похода, отец взял его на такой же тайлаган с человеческими жертвами, и он внимательно рассмотрел и запомнил, как резали людей, да и из разговоров среди мужчин он часто слышал, как все нужно свершать и подносить богам.
Кокэчу медленно пошел с чашей и туесом вокруг костра. Когда он кончил кропить и вылил остатки арзы на костер, старые воины, назначенные от своих тысяч, пошли с ножами в руках к своим жертвам: одни к лошадям и баранам, другие – к меркитским мужчинам.
Тэмуджин вынул свой отточенный еще с вечера нож, пошел к своей жертве. За ним двинулись братья и нукеры.
Боорчи и Джэлмэ, опережая Тэмуджина, подошли к меркитскому вождю. За ними устремился Хасар. Джэлмэ схватил меркита сзади и, резко потянув за плечи, повалил его на землю, укладывая головой на восток. Боорчи с Хасаром тут же подхватили его с обеих сторон, растянули меркита за руки и ноги на сухой траве. Бэлгутэй неподвижно стоял со знаменем, глядя со стороны.
Тэмуджин взглянул в лицо жертве. Тот искоса, не мигая, смотрел на него. Напрягаясь всем телом, он трудно дышал.
Чувствуя отвращение от предстоящего, Тэмуджин с ножом в руке опустился перед ним на правое колено. Тот все смотрел на него, не отрывая взгляда; в глазах его отражался свет костра, грудь высоко вздымалась и опускалась. Тэмуджин заставил себя вспомнить, что этот человек хватал его Бортэ, представил, как он, такой же голый, как сейчас, расправлялся с нею, и вновь почувствовал, как жаром опалило его изнутри, перебило дыхание. Он решительно поднял нож…
– А хочешь узнать, кто тогда навел нас на твое стойбище? – вдруг хриплым, прерывающимся голосом спросил меркитский вождь.
Тэмуджин от неожиданности с трудом понимал смысл его слов.
– Кто? – спросил он, невольно опуская нож.
– Таргудай, – ответил тот и в злой улыбке обнажил желтые зубы. – Он даже дал нам человека, чтобы показал то ущелье в горах, где вы жили. Это Таргудай напомнил нам, как твой отец отобрал у нашего брата жену, твою мать…
– Врешь, – недоверчиво сказал Тэмуджин, смутно заподозрив, что меркит напоследок решил посеять вражду в их племени.
– А как бы мы узнали, где в этой тайге прячется ваш маленький айл? – резонно ответил тот. – Таргудай еще сообщил, что старший сын Есугея недавно женился, мол, сейчас как раз самое время нам посчитаться. Вот и посчитались мы с тобой… Ну, а теперь отправляй меня поскорее!
Тэмуджин, опешивший, как во сне поднял нож и сделал короткий надрез ниже груди меркита…
* * *
И вновь с рассвета до позднего вечера носился он по своим владениям. Вместе с нукерами и тысячниками распределял по пастбищам табуны и стада, основывал новые курени и стойбища. Вечерами, после трудов, они подсчитывали, сколько молока, архи и арсы должно выйти из каждого стада, сколько шерсти и овчины ждать с овец летом и осенью. На двух палочках, приставив их рядышком, делали ножом зарубки, обозначая количество молока или шерсти, которое должно было выйти, одну палочку оставляли старшему стойбища, другую забирали себе.
Но сам Тэмуджин уже ни на день не забывал о признании меркитского вождя. «Опять этот Таргудай!.. Кажется, он так и не отстанет от меня, раз додумался до такого, – изумленно размышлял он, вновь убеждаясь в его коварстве. – С таким надо быть настороже, видно, дело между нами такое, что – или он меня уничтожит, или я его…»
С этой поры Тэмуджин как будто разом очнулся от чувства беспечности, с которым он начал было жить в последнее время. Ясно увиделось, что удачи последнего времени: победа над меркитами, возвращение отцовского войска и новая жизнь в большом курене – притупили ему чувство опасности. С досадой на душе укорял он себя: «Так можно и жизни лишиться, и разом все потерять! У меня как будто вылетело из головы то, что коварство и жестокость у людей никуда не делись, желание ударить в спину у них в крови. Они так же опасны, как прежде. И этот Таргудай ведь так просто меня не оставит, будет снова пытаться уничтожить меня. С меркитами не вышло, так он натравит татар, а потом и чжурчженей…»
Отныне он внутренне встряхнулся и заставил себя вернуться к прежнему чувству настороженности, к пристальному взгляду на все окружающее. «Быть готовым ко всему! – внушал он себе, словно вдалбливая эту мысль в свою голову. – Если не будешь помнить об этом каждый миг, скоро станешь чьей-нибудь жертвой…»
И вновь проснулось в нем прежнее чувство противостояния с тайчиутским вождем. Тэмуджин ясно осознавал, что пока они не встретятся лицом к лицу и не решат спор между собой, он не может чувствовать себя в безопасности, и спокойствия у него на душе до той поры не будет.
VII
Вскоре, выдержав какое-то время, в новый их курень стали приезжать керуленские нойоны – показать лицо, поздравить с победой над врагами племени. Первыми нагрянули ближние – джадаранские нойоны, дядья Джамухи.
Прибыв многолюдной толпой, не меньше тридцати человек, многие из них с женами и детьми, подчеркивая свое близкое родство, – они с шумным гомоном заполнили айл анды. Жены их ходили из юрты в юрту, осматривали яркие сартаульские ковры, пышные беличьи, волчьи, рысьи одеяла, шубы, собольи и лисьи шапки, другой домашний скарб из военной добычи, завистливо переглядывались, шептались между собой. Заходили в молочную юрту, просили то молока или айрага промочить горло, то воды умыться. Избалованные их дети носились между юртами, оглашали округу пронзительными криками.
Нойоны, заполнив большую юрту, рассевшись вольно, развалившись на подушках, переговаривались между собой в ожидании угощения.
Джамуха, вынужденный встречать своих родственников по обычаю, со всем должным почтением, велел забить овец и накрывать столы. Тэмуджин сидел тут же и наблюдал за всем, присматриваясь к дядьям анды.
Нойоны в айле Джамухи вели себя по-свойски, непринужденно. С того весеннего дня, когда они в этой же юрте испуганно дрожали под взором хана Тогорила, прошло много времени. Было видно, что дядья за это время полностью изменились и освоились со своим племянником. Говорили все громко, наперебой, оглашали айл раскатистым хохотом. Что-то не оправдывались слова Джамухи о том, что после их победы над меркитами дядья пригнут свои черные головы, будут с ним почтительны.
Когда Джамуха разлил и поднес им по чаше архи, первое слово сказал Хя-нойон.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 119
