ними яйца в тачки, пиздил комиксы и газировку из супермаркета, чтобы что-то себе доказать, но вандализмом и насилием никогда не занимался. Научившись незамеченным сваливать из магазина, выбрав лучший маршрут, я стаскивал упаковку пива, и меня, безусловно, за это уважали. У меня была своя цель. И я всегда был хитрожопым. Я мог издеваться над кем-нибудь вместе с остальными, поэтому меня никто не трогал и не пиздил, – обычно ребятам моего роста прилично достается. Даже таким долбоебам, как я. Я их никогда не осуждал, и даже несмотря на то, что я был дохленький коротыш, со мной никто не связывался, потому что среди моих друзей всегда была пара отморозков.
Был у нас паренек по имени Кенни. Он пиздил всех, кто не так на него смотрел. Но меня он считал крутым, потому что я его веселил. Наверное, я бы хотел оказаться на его месте или кого-нибудь из его задиристых друзей. Когда ребята из других районов не из нашей крутой банды пытались проехать на великах через срез на парковке возле торгового центра, наши бандюганы скидывали их с великов, пиздили и вымогали бабки. И если ты не платил 25 центов за проезд, тебе прокалывали колеса и набивали морду. На следующий день я видел в школе некоторых из них, и даже несмотря на то, что они были здоровее, они смотрели на меня и убегали. Я всегда был самым низким в классе. Я бы и мухи не обидел, но всегда дружил с правильными пацанами. Меня и пальцем никто не трогал.
Поскольку дома сидеть не хотелось, мы с братом практически жили на улице. Когда мама кричала на нас и говорила, что мы превращаемся в малолетних преступников, я отвечал: «Почему мы просто не можем переехать к отцу?», потому что папа всегда был спокойным и невозмутимым. Еще он не осуждал нас, как она. Возможно, потому, что мы с ним не жили и он не работал на двух работах, чтобы еле-еле сводить концы с концами. Мы видели его два раза в месяц по выходным и по средам за ужином и были заметно этому рады. Иногда это раздражало маму, потому что она чувствовала себя ужасно одинокой женщиной и находилась в постоянном стрессе. Она вкалывала, а нам было плевать. Мы хотели зависать с папой. Все остальное время мы выполняли свои обязанности по дому и старались не попадаться маме на глаза, чтобы не схлопотать.
Глава 3
Рок-н-ролл всю ночь
Начались летние каникулы, и мы со школой поехали в летний лагерь «Каюга» в Хонсдейл, штат Пенсильвания. Было круто, потому что я находился вдали от семейных проблем и мог зависать с другими ребятами, играть в спортивные игры и плавать. Еще у меня был первый опыт с девушкой. Когда я рос в Бэй-Террас, большинство девочек, которых я знал с седьмого по двенадцатый классы, были богатенькими еврейскими сучками, типичными еврейско-американскими принцессами. К среднему классу нашу семью вряд ли можно было отнести, и мы жили в крохотной двушке, поэтому о свиданиях можно было даже не мечтать. Те девочки даже не посмотрели бы в мою сторону. Но в лагере «Каюга» все веселились и валяли дурака. Внешность практически не имела значения, если, конечно, ты совсем не был уродом. Вожатым было плевать. После смены они тут же накуривались, поэтому мы носились по лагерю, как маньяки. Я затусил со многими девчонками. До секса ни разу не дошло, но мы много целовались и, как раньше говорили, лапали друг друга.
Первый оргазм с девочкой я испытал в двенадцать с половиной лет. Звали ее Джулия. Мы были молоды и понятия не имели, что делаем, но природа берет свое, и до нас дошло, что надо делать, за исключением секса. В лагере все девочки, кроме Джулии, были девственницами, потому что боялись залететь. И все знали, что мы просто веселимся и ничего серьезного быть не может. Однажды Джулия спросила: «Мы встречаемся?» И я ответил: «Ну, я живу в Нью-Йорке, а ты – в Пенсильвании. Наверное, нет».
Даже после лагеря я был счастлив. Когда расходятся родители, некоторые дети сильно страдают и впадают в депрессию, но, когда в 1975 году мои предки разошлись, я слушал кучу музыки, играл в бейсбол, зависал с друзьями и катался на доске – счастливее я и быть не мог. 1977-й, несомненно, был золотым годом моей юности. Мне было тринадцать, «Янкиз» выиграли Мировую серию, я прошел обряд бар-мицва[17] и получил все эти подарки и документы. На церемонии я хитрил. Еврейского я не знал, потому что не ходил в еврейскую школу. Мог бы, но все друзья, кто ходил, терпеть ее не могли. И я присутствовал на церемонии их посвящения, чтобы знать, что не хочу там стоять и три часа петь. Я подумал: «Больше я в школу не пойду. Лучше буду на доске кататься и играть в бейсбол».
Дело в том, что для моего дедушки было очень важно, чтобы я прошел этот обряд, поэтому родители наняли мне домашнего репетитора, и он переписывал для меня Тору на английский язык. «Бух-рух-ах-тах, Адо-най…» Он фонетически транслитерировал мне все это на бумагу, чтобы я мог прочитать. Длилось это минут семь, но дедушка остался доволен, а это самое главное. Время моего обряда было выбрано идеально. Я как раз серьезно увлекся скейтбордом, который переживал вторую волну популярности. Он зародился в шестидесятых, когда у всех были крошечные маленькие деревянные доски на колесиках из камня. Полный примитив. С появлением уретановых колесиков в середине 1970-х скейт стал совершенно другим видом спорта, потому что можно было четче маневрировать доской и совершать трюки, которые требовали настоящего умения.
Я заказал доску почтой из магазина Val-Surf, рекламу которого увидел в журнале о скейтборде. Заказал доску G&S Fibreflex с колесиками Road Rider 4 и подвеской Tracker. По тем временам это было круто. Когда появились Kryptonics, я поменял на них Road Rider. Доски были у брата и всех моих друзей, и мы всячески подражали фоткам скейтеров в журналах. Никаких видео тогда не было. Нельзя было посмотреть в интернете, как нужно кататься. Ты просто видел фотку чувака, который показывает трюк, и пытался понять, какого черта он делает. Большую часть времени мы с бешеной скоростью катались с холмов в Куинсе как маньяки, калеча себя и падая с доски, влетая в канаву на скорости 50 километров в час, сдирая руки и ноги в кровь. Мы носили налокотники и наколенники
