к епископу Арнульфу, ему срочно нужен был совет.
Большой деревянный дом был таким же грубым и основательным, как и его хозяин. Дуб потолочных балок был закопчен дымом очага, а стол, сделанный из досок толщиной в ладонь, выдержал бы на себе упряжку волов. В вырезанные в столешнице углубления служанка бросила кусок хлеба и мяса с подливой, густо приправленного специями. Тут на еде не экономили, а тарелок еще не знали. Та же служанка мясо ела пару раз в год, и то, если после господ останется. Перед Пипином, словно по мановению ока появился кувшин и кубок, из которого он сделал молодецкий глоток. Епископ был сегодня рассеян, а мысли его витали далеко. Он и не ел почти, макая хлеб в вино не по одному разу, забывая при этом донести его до рта.
— Уйду я скоро, — мрачно сказал Арнульф, слегка пригубив из кубка. — Устал.
— Ты чего это раскис? — удивился Пипин, низкорослый, могучий, почти квадратный франк. Окладистая борода лопатой лежала на груди, и была расчесана так, что волосок лежал к волоску. Они давно дружили, а их огромные владения за Маасом располагались совсем рядом. Даже будущая свадьба их детей уже была делом решенным. — И куда это ты собрался?
— В дальний монастырь уйду, грехи замаливать, — пояснил Арнульф. — Живу тут, словно не епископ я, а герцог, как раньше. Надоело, не хочу больше.
— Ну, дела…, - протянул Пипин. — К богу поближе решил стать. А мы тут без тебя, значит, крутись, как хочешь… Да ты слышал хоть, что творится-то сейчас? Купцы с Большого Торга прибыли, гудят, как пчелы.
— А чего случилось? — поднял тяжелый взгляд Арнульф. — Вроде спокойно все в наших землях.
— Мальчишку Хильдеберта помнишь? Сына Теодориха? Того, что сбежал?
— Помню, конечно, — кивнул епископ. — Хоть за него грех на душу не приняли.
— Да? — сжал губы Пипин. — Сейчас, святой отец, грехов столько будет, что замаешься отпускать. Жив он!
— Кто жив? — не понял епископ. — Ты о ком говоришь-то?
— Хильдеберт жив! — торжественно сказал Пипин. — Люди так говорят!
— Врут! — презрительно скривился Арнульф. — Сгинул он давно.
— Да вот тебе крест! — осенил себя крестным знамением Пипин. — Весть из Константинополя пришла. Там он! Его ромеи пригрели, как Гундовальда тогда. Он на нашего королька как две капли воды похож. Пьет, как лошадь, и бабам юбки задирает.
— Тогда да, он это, — кивнул головой Арнульф, в глазах которого исчезла пелена грусти. Он снова был собран и деловит. — Вот если бы сказали, что он в церковь ходит и причащается каждое воскресенье, то я бы не поверил. Ну, и чего ты так насупился? Он же пока за морем сидит, у ромеев. Думаешь, придет сюда? Если не дурак, то не придет. Король Хлотарь прикажет его на колесе изломать и птицам скормить. Думаю, Пипин, не о чем нам волноваться.
— Этот мальчишка — Хильдеберт! — припечатал Пипин. — Не понимаешь, что ли? Уже слухи всякие пошли. Чернь волнуется.
— Ах, вот ты о чем! — задумался епископ, который тут же все понял. Человек он был многоопытный. — Скверно! Ну, надо же, совпадение какое!
Король Парижа Хильдеберт I, живший сто лет назад, в династии Меровингов был белой вороной. Пьяница, ненасытный грабитель, жадный до чужого добра, человек, убивший родных племянников из-за наследства, по совершенно необъяснимой причине остался в народной памяти, как добрый король. Да и при Хильдеберте II жизнь была относительно сносной. Единственный сын Брунгильды не интересовался ничем, кроме ловли рыбы, и жить своим подданным не особенно мешал. Потому-то для жителя Галлии фраза «как во времена короля Хильдеберта» означала ту благословенную эпоху, когда куры неслись трижды в день, а зерна было столько, что его не только на подати хватало, но иногда и на то, чтобы поесть досыта. Неужели кто-то решил сыграть на этом? И Пипин, который угадал мысли своего старого друга, утвердительно кивнул.
— Чернь шепчется, — сказал герцог, — что вернется добрый король и жизнь станет лучше. Графы не будут обижать простолюдинов, налоги станут втрое ниже, а оспа больше не придет в эти земли. Странные люди ходят и смущают умы.
— А может, когда он вернется, все потаскухи нашего короля снова станут невинными?! — возмутился епископ. — Я проповедь произнесу на воскресной службе! Я прокляну этих болтунов! А всем, кто им верит, пообещаю после смерти адское пламя!
— Вот-вот! — Пипин опрокинул в себя еще один кубок. — Давай, святой отец, помогай нам! Пугай их, как следует. А то, как бы беды не вышло. Ишь! В отшельники он собрался! Не ко времени, Арнульф, твоя затея. Совсем не ко времени.
Глава 6
Солнышко ушло за горизонт, а великий Дунай стал спокоен, словно стоячий пруд. Видно, он тоже устал, а воды его текли медленно и лениво, едва заметной рябью напоминая, что это все же могучая река, а не озеро. Изредка тишину нарушал юркий голавль, который лакомился жуком, упавшим с ветки, или беспечной мошкой, подлетевшей слишком близко к безмятежной коварной глади. Лагерь крепко спал, а две стряпухи все еще болтали о своем, о женском, благо накопилось у них в душе за долгие годы столько, что и не вымолвить. Но только лишь теплый летний вечер уступил место ночи, разговор принял совсем другой оборот.
Милица очнулась от того, что ей на голову лилась вода. Голова болела, а руки были стянуты крепко-накрепко. Затылок саднил, видно, туда пришелся удар. Она хотела было закричать, но смогла издать только придушенное мычание. В рот был крепко забит кляп, вытолкнуть который она не смогла, он был перевязан тряпкой. Неизвестный душегуб постарался на совесть. Милица ничего не могла понять. Она вроде бы болтала за жизнь с подругой Станой, с которой сдружилась недавно. Судьбы у них были схожи, они обе потеряли и детей, и мужей… Да что же это? Милица со стоном открыла глаза, в которые свет луны плеснул новую порцию боли. Стана? Почему она воду льет? Почему не развяжет?
— Очнулась? — подруга произнесла это таким тоном, что сомнений никаких не осталось. Это именно она ее ударила, и она связала. И голос ее был какой-то другой, жесткий, скрипучий, сочащийся ненавистью.
— М-м-м, — промычала Милица, с испугом глядя на подругу, словно не узнавая ее.
— А ведь я сразу поняла, что это ты, — как-то устало сказала Стана. — Как только староста имя твое сказал. Я нескольких Милиц встречала за эти годы, и все мимо. Боги дадут мне месть свершить перед смертью. Что смотришь, дура? Не понимаешь ничего? А я тебе сейчас всё расскажу. Не
