уничтожая по две пачки в день, будто надеясь, что никотин рано или поздно оборвет развитие плода у нее в утробе.
– Ты звучишь не лучше, – сказала Кэти.
– В смысле?
– Ты тоже будто вымоталась. С тобой все в порядке?
– Ага.
И снова – пауза, затянувшаяся пуще прежней и, к разочарованию Кэти, ни к чему так и не приведшая. А так хотелось, чтобы кто-то уже наконец выговорился. В последние несколько месяцев уж слишком много недосказанности между ними накопилось. Сложно было понять, кто из них кому не доверяет, кто здесь в ком сомневается – Лиза в Кэти или наоборот.
Еще через несколько секунд тяжелой тишины послышался резкий звук, не то чтобы громкий, но прозвучавший неожиданно вызывающе. Подруги разом сели прямо. Что-то в лесу двигалось параллельно машине, прокладывая себе удобный путь через чащу, шаркая и оступаясь.
– Ты слышала это, Лиза?
– Конечно. Ты чего такая нервная? Это просто какое-то животное. Расслабься.
– Да, но…
– Послушай, Кэти…
– Я просто пытаюсь сказать, что…
– Я знаю, что ты хочешь сказать, но…
– Лиз, ты дашь мне договорить?
– Нет! Перестань психовать, или…
Они уже некоторое время раздражали друг друга; кажется, ситуация наконец дошла до точки кипения. Загадочный «животный» звук скрылся вдали, и теперь только и слышны были ползущие сквозь ночь реки – заставляя их обеих чувствовать себя дурочками из-за того, что, подобравшись так близко к реке, они не смогли выехать к распроклятому мосту. Еще одна напряженная, полная выкристаллизованного бездействия минута заставила их уняться снова.
– Итак… – сказала Кэти.
У Лизы была в распоряжении лишь секунда, чтобы решить, какую тактику выбрать: разоблачение или допрос.
– Так ты когда-нибудь расскажешь мне, что именно мы пытаемся доказать, приехав сюда за этим парнем?
Не самый честный ход – ведь это усилия с ее стороны переломили развитие событий. Но в разыгранном ими матче сперва требовалось очертить границы дозволенного. Понять, какие ходы в принципе являются допустимыми, а к каким лучше не прибегать. Такие игры вслепую не могли пройти без затруднений.
– Я не знаю, что ты делаешь здесь, но я – работаю над своей диссертацией.
– Ни хрена подобного. Твоя диссертация – про сраные Филиппины.
– Возможно, есть другие причины. Лучше бы ты ехала с Бобби к морю.
– Думаешь, я дала бы тебе приехать сюда одной? Подойти к нему без формального представления?
– Ты виделась с ним чуть больше минуты.
То правда; но он, похоже, знал, как обращаться с Бобом, и ей нужно было немного расспросить его об этом.
– Пришло время нам с Бобби провести несколько дней вдали друг от друга, чтобы расслабиться. В последнее время он весь на взводе, да и я тоже. Это не его вина, и я не хочу, чтобы все между нами прогорело, едва начавшись. – Она продолжала отстукивать диско-ритм – ее ступни будто двигались вдоль окна в странном прерывистом шаге. Раз-два-три, раз-два-три. – К тому же сейчас на море чертовски холодно.
Ладно. Можно пока и на этом остановиться, обойдя наводящие вопросы, отложив их на неопределенное будущее.
Кэти понимала, как неуверенно чувствовала себя Лиза в своих привязанностях, не желая быть бедной провинциалкой, вешающейся на старого папика только из-за кошелька, но понимая вместе с тем, что деньги и квартира на тридцатом этаже имеют важное значение в современной жизни… особенно – в Нью-Йорке. Кэти гадала, всерьез ли планирует аборт подруга, или ребенок останется и подтолкнет ее к решающему шагу замужества; или жизнь пропишет какой-нибудь третий сценарий, еще более трагикомический.
– Что ты ему сказала? – спросила Кэти. – О том, куда собралась в эти выходные.
– Что у твоей сестры только что родилась девочка, и мы собирались провести с ней некоторое время.
– Моя сестра не только не родила ребенка…
– Да? – наигранно удивилась Лиза. – Подожди, я сейчас это припоминаю.
– …у меня попросту нет сестры.
– Ой, вот это оплошность.
Несмотря на придирки и сомнения, которые таили в себе более серьезные проблемы, Кэти почувствовала прилив благодарности. Лиза ничего не знала о бабушке с дедушкой и о ножах, которыми режут по живому, и тем не менее добровольно втянулась в эту экскурсию. Может быть, она пошла на этот шаг исключительно из-за их дружбы, а может, лишь хотела подробно расспросить Джейкоба о том, что за человек Роберт Вейкли, отец ее ребенка, – в любом случае, Лиза поддерживала ее в эти несколько последних сумасбродных месяцев, и долг перед ней со стороны Кэти грозил стать неоплатным.
– Спасибо, Лиз. Послушай… Хочу, чтобы ты поняла, как я ценю все, что ты для меня сделала, и то, что ты все еще со мной. – Озвученная, мысль стала слишком сентиментальной и неестественной.
– Ну, я бы не бросила тебя на произвол судьбы.
– Но почему?
– Ты сама знаешь почему. И потом, нам с тобой давно уж были нужны приключения.
– Хорошо, если так, – сказала Кэти.
Лиза на секунду задумалась. Конечно так. Ей не хотелось врать Бобу о родах сестры подруги, но делать-то было нечего. Последние натянутые нервы Кэти снова были на грани срыва; она выглядела еще хуже, чем когда попала в больницу в прошлый раз, с темными кругами вокруг глаз и с лицом, разбитым Тимом о стенку шкафа. Должен же кто-то спасти Кэти жизнь в случае чего. Хотя, учитывая, как глядели на нее сотрудники перинатального центра – как на маньяка-убийцу, – возможно, Лиза – не лучшая кандидатура на такую роль… Но ведь она всего-то зашла за справками и результатами анализов, ну и просмотреть памятки; ничего еще не было решено, а ее уже осуждали. Что за лицемерие! Лишь бы кого-нибудь осудить.
Разговоры про диссертацию – очевидная липа. Кэти что-то искала в Джейкобе Омуте – что-то в одиннадцатилетнем мальчике, пережившем бойню, показалось ей достойным сближения. И все, что она, очевидно, хотела – узнать, как же он управляется с прошлым за пределами своего вымысла. Может, имелись какие-то еще более темные аспекты, скелеты в пыльных шкафах, но их время еще не пришло. Но придет обязательно – по поведению Боба на прошлой неделе, неуравновешенному и несколько подловатому, Лиза это поняла. По ее мнению, Джейкоб был глубоко болен внутри… ну, в наше время почти все больны, так что, можно сказать, ничего удивительного. Лизе был известен лишь набор сухих фактов о семействе Омут – и ничего из тех щекотливых подробностей, которыми Кэти была прямо-таки одержима до лихорадочного блеска в глазах. Возможно, закапываясь в историю чужой смерти, Кэти удовлетворяла собственное желание рассчитаться с жизнью, перенаправляла его в другое русло, размытое точно так же, как
