мою сторону с любопытством и озорством. Их волосы собраны в одинаковые кучерявые хвостики, у них большие карие глаза, розовые щечки, и они похожи друг на друга как две капли воды. А еще… еще они очень похожи на самого Ахмада. Это его сестры?
Еще две женщины и два мужчины сидят по левую сторону от моего мужа. Я помню, что видела их на свадьбе. Мне стыдно смотреть всем им в глаза. Они знают, что ОН делал со мной сегодня ночью, и все они думают об этом сейчас… Думают и молчат. Они ведь знают, какой он садист и… и что он издевался надо мной, знают, что он меня ненавидит, и никто не пришел мне на помощь и не помешал ему.
– Госпожа…
Меня подвели к столу… я думала, что сяду где-то рядом, но слуга отвел меня за другой стол неподалеку. Потом мне скажут, что отдельно сидят те, кого еще не приняли в семью. Наказанные и отвергнутые. Испытала ли я при этом злость и обиду? Нет. Скорее облегчение. Потому что не буду сидеть за одним столом с этим чудовищем и его чудовищными родственниками, которые ненавидят меня не меньше. Я села за стол рядом с еще двумя женщинами. Они одеты во все черное, их головы покрыты хиджабами, и они смиренно смотрят в свои тарелки. Лишь одна бросила на меня любопытный взгляд и тут же отвела.
– Дорогие мои, – прервала тишину пожилая женщина, она посмотрела на Ахмада, потом на Рамиля. – Мы всех вас здесь собрали сегодня, чтобы сообщить важную новость для нашей семьи. Скоро наша любимая Ламила войдет в нашу семью. Выйдет замуж…
Бабка посмотрела снова на Ахмада, и я вдруг воспряла духом – он снова женится? Неужели? Это означает только одно – меня оставят в покое, а может быть, даже и вышвырнут. Я была бы счастлива.
– За нашего любимого Рамиля.
От неожиданности я столкнула чашку, и она с грохотом разбилась, а я, наверное, стала цвета своей одежды. Замуж за Рамиля? Наверное, в мое сердце вонзились сразу тысячи ножей, вонзились с такой силой, что стало нечем дышать, и меня чуть ли не согнуло пополам.
– Отец…
Слабый голос Рамиля, и я невольно посмотрела на Ахмада, он не сводил с меня пронзительных глаз, в которых плескалась вселенская тьма.
– Ламила станет твоей женой уже завтра, сын. Приготовь для невесты подарок.
Улыбнулся, но глаза остались такими же злыми и очень черными. Слуги суетились и убирали чашку, а я дрожащей рукой тыкала в тарелку, но есть уже не могла.
– Мы будем рады принять Ламилу в члены нашей семьи. Ты счастлива, дорогая?
– Да…, – выдавила девушка и тоже посмотрела на Ахмада. Ее глаза радостно блеснули, и я готова была ее сейчас же за это убить. Просто впиться в ее красивое сливочно-смуглое лицо с миндалевидными глазами. Мой мир рухнул именно сейчас, раскололся на несколько частей, и я резалась этими осколками, пока все поздравляли молодых.
– Аллаена! – я не сразу поняла, что обращаются ко мне. Не сразу, потому что меня так назвали впервые. – Да! Ты! Поздравь будущую невестку!
Сказал таким голосом, что у меня задрожали колени. Мой ужас перед ним безграничен. Никогда и никого я не боялась настолько сильно.
– Встань и поздравь молодых.
Медленно встала из-за стола, подошла к стоящим Рамилю и… той, что вот-вот станет его женой. От боли темнеет перед глазами и хочется закричать, потому что невеста Рамиля молодая, очень красивая и смотрит на него влюбленными глазами. И мое сердце обливается кровью… потому что всего лишь какие-то несчастные дни назад я сама была невестой самого прекрасного и красивого мужчины, который спас мою маму и сестренку… обещал любить меня, обещал, что мы будем счастливы.
– Поздравляю… – сказала севшим голосом и ощутила, как вся краска отхлынула от моих щек.
– Поцелуй невесту…
Поцеловала горячие щеки Ламилы… Господи, у нее даже имя красивое.
Остальное время до самого окончания ужина мне казалось, что я поджариваюсь в котле, и что у меня разъедает сердце серной кислотой. Вся моя любовь к Рамилю превратилась в яд. Когда зашла в комнату, бросилась на постель и зарыдала.
Вслед вошла все та же молчаливая служанка. Принесла мне стакан воды.
– Что такое Аллаена? – захлебываясь слезами, спросила ее я.
– Проклятье…
Ответила девушка, а я с яростью швырнула в стену вазу с белоснежными цветами и разрыдалась еще сильнее. Пока, причитая, служанка убирала осколки, уже не сдерживаясь, я рыдала навзрыд.
– Ненавижу… хоть бы сегодня не пришел, хоть бы сегодня не издевался, не рвал на части. Пусть даст мне покой… как же я его ненавижу.
– Так нельзя. Услышат.
Перепугано причитала служанка.
– Плевать, пусть слышит. Я его ненавижу.
– О, Аллах! – прошептала девушка, собрав все осколки и вынесла их из комнаты. – Потише! Умоляю!
И сегодня, как ни странно, он таки не пришел… Эту ночь я провела совершенно одна в слезах, в рыданиях. К утру забылась тяжелым и тревожным сном.
* * *
Я не приходил к ней несколько ночей. Не знаю, что меня остановило. Не жалость, нет. Мне она незнакома. Скорее отчаяние и ненависть, скорее какой-то надлом и понимание, что игрушка сломается до того, как я наиграюсь. А я игрался и заигрывался. Я сдувал пылинки со своей добычи, я выбирал для нее одежду, нижнее белье, домашние тапки и даже заколки для ее волос и резинки. Полный контроль всего, что она делает, что ест, в котором часу ложится спать и как ненавидит этот контроль, как он унижает, как она просит что-то другое, а ей отвечают, что я так велел, и она ест завтрак, который выбрал я.
Я сходил с ума и дурел от ее тела, запаха, от взмаха ресниц, даже просто от белизны ее кожи. Меня начинало трясти в ее присутствии, как гребаного героинщика трясет при виде дозы. Так, что сводит скулы и начинает ломить суставы. Оказывается, тот самый первый взгляд на ее фото был лишь первой дорожкой кокаина, и постепенно доза увеличивалась, и когда я взял ее, когда порвал ее девственность, я плотно сел на иглу со всеми вытекающими жуткими отходняками и депрессивной зависимостью.
Я не могу описать этого состояния, когда дрожат даже волоски на коже, а член не просто вздыбливается, его ломит от адской боли и дикого желания снова вонзиться в ее тело. Ни с кем и никогда мне не было настолько хорошо. Никогда.
В ее узкой дырочке, настолько тесной, что я не мог
