огромная, и мне кажется, какая-то бугристая, как и весь член. Я вскрикнула от боли, от отчаяния и тихого ожидания, когда это закончится. Стиснула зубы, и мне показалось, что все мое лицо онемело от того, как я сдавила десна и сжала руками стол за край. Ахмад меня не жалел, не так, как в прошлый раз… в этот вообще не было никакой жалости, и мои слезы, мои стоны боли его не разжалобили. Он двигался все быстрее и хаотичнее, как животное, как ненасытный и голодный зверь, с рычанием и срывающимися стонами.
Как же больно, слишком больно, все горит огнем, все напряжено до предела. Я уткнулась лицом в столешницу, тихо плача, очень тихо, чтоб не разозлить его еще больше. Толчки стали еще яростнее, и я не удержалась – принялась извиваться, вырываясь, пока он не сдавил мою талию и не втиснул меня в стол за голову. Его грубые руки держали меня очень сильно, заставляя быть неподвижной. Он пристроился сверху, вдавливая меня всем телом, и двигался на мне с адской силой. Эти толчки казались невыносимыми, как будто внутри меня огромная палка, и она перемешивает мне внутренности. Неровная палка, с зазубринами и жуткими буграми. Она словно нарочно такая большая и ужасная, чтоб причинить мне максимум боли.
Я кричала и всхлипывала, а он рычал, заглушая мои жалобные стоны, ревел, как животное. Кончал он снова очень бурно, внутри моего тела, с громким гортанным криком.
– Мать твоюююю…
Содрогаясь всем телом, наваливаясь еще сильнее. Так тяжело, что я начала задыхаться от его веса. Потом резко вышел из меня, я услышала звук застегиваемой ширинки.
– Давай одевайся, и чтоб через десять минут была внизу.
И вдруг резко поднял меня со стола и развернул к себе. Долго смотрел мне в лицо и неожиданно провел по моей мокрой щеке костяшками пальцев.
– Ты красивая сука. Моя сука. Запомни это очень хорошо. Твои слезы – это самое лучшее, что я видел в своей жизни.
Лизнул мою щеку, а я вздрогнула и опустила веки.
Ноги еле держат, и я буквально вот-вот рухну на пол.
– Сегодня на ужине будут гости, так что оденься, спрячь волосы, и я жду тебя внизу. Завтра тебя начнут учить всему, что должна знать жена эмира.
Очень хотелось проорать ему в рожу «Будь ты проклят», но я медленно выдохнула, чувствуя, как по ногам течет его семя, вызывая еще больше отвращения. Теперь мне не хотелось умереть – теперь мне хотелось убить его! Убить, освободить Рамиля и сбежать вместе с ним, когда его проклятого отца больше не будет!
Глава 6
Бесит. Это ее «не надо». Бесит и заводит. Они никогда не говорили ему «нет». Ни одна. У всех были притворно-счастливые лица и увлажненные лубрикантами дырки, открытые рты и вываленные языки, ждущие его член и яйца, готовые их отполировать по первому щелчку пальцев. А она плакала и просила, вызывая внутри этого мерзкого червяка, щекочущего внутренности, заставляющего сомневаться, останавливаться. Это злило. Он не привык себя останавливать, не привык медлить. Трахаться – это почти так же, как есть. Хочется – бери, насыщайся. Но эти трепыхания, эти слезы. Ему хотелось, чтоб их не было. Чтоб как с другими… И в то же время именно это и отличало ее от всех других. Ведь ее тело для него не такое. Оно сладкое, оно манит, оно будоражит, и чем – он сам не знал.
У. Соболева. «Невеста для Хана»
На ужин я вышла, еле-еле передвигая ноги. Мне казалось, что у меня там все горит даже после душа и после того, как молчаливая девушка с ужасным акцентом переодела меня снова в белые одеяния. На этот раз длинное красивое платье, приталенное и расширяющееся к коленям, туфли на высоком каблуке и неизменный платок на голове.
– У господина отменный вкус. Вы красота. Очень.
Услужливо поклонилась. Кажется, она единственная, кто здесь относился ко мне дружелюбно. Но во мне не вызывала симпатии даже она. Ничто и никто в этом доме не вызывали во мне добрых чувств. Только тоска, боль и отчаяние. И дикое желание сбежать. Любым способом, каким только можно. Что угодно, только скрыться из этого ужасного места, из этого дома и от его хозяина с жуткими мертвыми глазами. Никто и никогда не причинял мне столько боли, как он. Никогда еще мне не было настолько омерзительно от собственного тела.
Это очередное белое платье в таких же белых цветах и хиджаб тоже смертельно белый. Для меня они стали цветом траура.
Идти на проклятый ужин не хотелось. Я ощущала себя не просто игрушкой, я ощущала себя ужасно.
В залу меня сопровождал один из его слуг. Небольшого роста, казавшийся мне тенью Ахмада, мужчина. Он ни разу не посмотрел на меня и, когда говорил, опускал глаза в пол. Его голос был низким и учтивым. Но я была уверена, что он меня ненавидит так же, как и его хозяин. Верного пса Ахмада звали Самир. Черноволосый, с темной кожей и лицом, покрытым густой бородой, он пугал не меньше, чем сам Ахмад. Ахмад… Боже! Я ненавижу даже его имя. Ненавижу его красивое и в то же время ужасное лицо с этими жуткими шрамами, его руки, его тело и его огромный, ранящий мою плоть, член. Разве орган может быть настолько большим и настолько узловатым… все, что я раньше знала о сексе, теперь не имело никакого значения. Все, о чем я мечтала… ничто. Только боль, ужас и унижение.
Выдохнула прежде, чем зайти в распахнутую передо мной дверь.
А сделав первый шаг, замерла на несколько секунд – за столом оказалось много людей. Во главе стола сам Ахмад в неизменно траурно черной одежде. Красивый, холодный и жуткий в этой красоте, как жадный неумолимый зверь. Рядом с ним Рамиль, с правой стороны какая-то пожилая женщина. Она взглянула на меня с нескрываемой злобой, настолько ядовитой, что у меня мурашки пошли по коже. Рядом с ней три девушки. Одна во всем белом, как и я, и две другие в роскошных платьях. Очень закрытых, но тем не менее явно дорогих, с золотыми украшениями на шеях, руках в браслетах и кольцах на ухоженных пальцах. На лицах яркая косметика. Со вкусом, но очень броско.
Неподалеку за столом сидели две девочки лет пяти. Они смотрели в
