оркестры; зарисовывала невинные домашние сцены, но ей нельзя было изображать обнаженную натуру; читала одни книги, а другие были под запретом; очаровывала и забалтывала. Именно для замужества готовили и ее тело, и без сопровождения она не могла разгуливать по лугам и улицам; ей было отказано в уединении — все это навязывалось только ради того, чтобы она сохранила себя нетронутой для мужа. Короче говоря, мысли о браке диктовали женщине, что думать, делать и говорить. А как же иначе? Ведь замужество было единственной доступной для нее профессией{32}.
Эти образы настолько любопытны с точки зрения того, в каком свете они выставляют как образованных мужчин, так и их дочерей, что необходимо задержаться на них подольше. Одно только влияние фазана на замужество заслуживает целой главы{33}. Сегодня нас уже не столько интересует роль образования в этих состязаниях, сколько то, почему оно заставляет людей, сознательно или бессознательно, становиться на сторону войны? Потому что женщину, очевидно, заставляли использовать свое какое бы то ни было влияние для укрепления той системы, что обеспечивала ее прислугой, повозками, хорошей одеждой и вечеринками. Именно с их помощью она и добивалась замужества. Она осознанно должна была использовать свое очарование или красоту, дабы льстить и умасливать деловых людей, военных, юристов, послов и министров, нуждавшихся в отдыхе после напряженных будней. Она должна была принимать их точки зрения и соглашаться со всеми решениями — ибо это был единственный для нее способ польстить им и иметь возможность хотя бы надеяться на замужество{34}. Короче говоря, все ее сознательные усилия, должно быть, шли на пользу тому, что леди Лавлейс[96] назвала «нашей выдающейся Империей … стоимость которой, — добавляла она, — оплачивают в основном женщины». И кто может усомниться в ее словах и том, насколько высокой была эта цена?
Но ее бессознательное потворство войне было, наверно, еще сильнее. Как иначе объяснить тот удивительный порыв в августе 1914 года, когда дочери образованных мужчин, многие из которых по-прежнему в сопровождении прислуги, ворвались в госпитали? Они водили грузовики, трудились в полях и на оружейных заводах и использовали огромные запасы своего обаяния и сострадания, убеждая молодых мужчин, что сражаться было геройством, а полученные ранения заслужили всей их заботы. Ответ находится в том же образовании. Настолько сильным было ее бессознательное отвращение к образованию частного дома, его жестокости, бедности, фальши, аморальности и пустоте, что она была готова взяться за любую работу, какой бы грязной та ни была, и принять участие в самых опасных делах, лишь бы сбежать. Таким образом, сознательно она мечтала о «нашей выдающейся Империи», а бессознательно — о войне.
Поэтому, сэр, если вы хотите, чтобы мы помогли вам предотвратить войну, вывод, кажется, очевиден: надо помочь перестроить колледж, который, каким бы несовершенным он ни был, является единственной заменой домашнего образования. И надеяться, что со временем система обучения будет доработана. Нужно заплатить эту гинею, прежде чем отдать ту, которую просите вы на свое собственное общество. Но и она пойдет на решение нашей проблемы — на предотвращение войны. Гинеи очень редки и ценны, но давайте отправим одну из них почетному казначею фонда по перестройке без каких-либо условий, потому как тем самым мы сделаем важный вклад в предотвращение войны.
Вторая гинея
Теперь, когда мы пожертвовали одну гинею на реорганизацию колледжа, нужно всерьез задуматься о том, а есть ли еще хоть что-нибудь, что мы можем сделать, дабы помочь вам предотвратить войну. И сразу же ясно, что если верны наши слова о влиянии посредством профессий и образования и мы уже смогли убедить в этом тех, кто может зарабатывать себе на жизнь, дав им, таким образом, наше новое и единственное оружие против войны — собственное мнение, обусловленное финансовой независимостью, то мы должны сделать и нечто большее, чем просто взывать к тем, кто учит молодых зарабатывать себе на жизнь, или подолгу слоняться вокруг запретных мест и священных врат университетов, где они преподают. Именно эта задача и представляет сейчас наибольшую важность.
Теперь давайте покажем ваше письмо с просьбой о помощи в предотвращении войны тем независимым, взрослым людям, которые сами зарабатывают себе на жизнь. И не понадобится ни речей, ни тем более доводов и споров. «Он — тот человек, — скажет один из них, — кого мы все уважаем; он говорит нам, что война возможна и весьма вероятна; и просит тех, кто может зарабатывать, помочь ему любыми способами ее предотвратить». Этого, несомненно, будет достаточно и без демонстрации фотографий, которые все это время копились у нас на столе, — изображений еще большего количества мертвых тел и руин, чтобы добиться ответа, который окажет вам, сэр, именно ту помощь, в которой вы нуждаетесь. Однако… есть неуверенность, некоторое сомнение, но, конечно, не в том, что война ужасна, чудовищна, не оправдана и бесчеловечна, как говорил Уилфред Оуэн, и не в том, что мы всеми силами хотим помочь вам ее предотвратить. Тем не менее сомнения существуют, и наиболее простой путь к их пониманию лежит через другое, соседствующее с вашим, не менее реальное письмо{35}.
Это послание от еще одного почетного казначея — и опять с просьбой денежных средств. «Сделаете ли вы пожертвование, — спрашивает она, — [обществу, которое помогает дочерям образованных мужчин получить работу по их специальности], — чтобы помочь нам тем самым самостоятельно зарабатывать себе на жизнь?» «Не деньгам, — продолжает она, — так любым подаркам мы будем только рады: книгам, фруктам и поношенной одежде — всему, что можно продать на ярмарке». Теперь, когда письмо внесло столько сомнений и неуверенности касательно помощи, которую мы можем вам оказать, кажется невозможным вообще отсылать кому бы то ни было свою гинею, пока мы не разберемся в сложившейся ситуации.
Первый вопрос очевиден: по какой причине она просит денег? Почему она так бедна, эта представительница образованных женщин, что ей приходится собирать поношенную одежду и устраивать ярмарки? Это нужно прояснить, потому как, если она действительно бедна в той степени, какую демонстрирует нам ее письмо, то оружие независимого мнения, на которое мы возлагали свои надежды в вопросе предотвращения войны, мягко говоря, не такое уж и мощное. С другой стороны, бедность имеет свои преимущества; и, если она действительно настолько бедная, мы можем заключить с ней точно такую же сделку, какую заключили и с ее сестрой из Кембриджа, и использовать это свое право, как потенциальных вкладчиков, на установление условий. Давайте
