неуместные и оскорбительные шутки... Да‑с, совершенно неуместные! — уже твердо закончил доктор и, подкрепляя сказанное, хлопнул новую рюмку.
Шум говора и смеха за столом оборвался, рты перестали жевать, вилки и ножи стучать, все взгляды с любопытством устремились на доктора и на старого князя: что будет дальше?
— Да разве я шучу? — отчетливо прозвучал среди наступившей жадной тишины словно бы недоумевающий голос князя: — Я не шучу, я правду говорю. Ты меня, старика, уж прости, люблю резать правду-матку... Помощник смерти? Конешно, помощник смерти. Клистирная трубка? Конешно, клистирная трубка, кто же еще?
— Евлампий Порфирьевич! — Доктор вскочил, опрокинув бокал, на щеках выступил пятнистый румянец. — Такие оскорбления... Я не позволю, хоть вы и князь... Я тоже дворянин! — выкрикивал он, придерживая: золотые очки одной рукой, а другою как-то нелепо жестикулия. — Извольте взять свои слова назад! Да‑с!
— Назад? — с высокомерным видом поднял князь брови. — Я, молодой человек, назад никогда ничего не беру. Что дал, то и получай.
— Полной мерой‑с! — ввернул, подхихикнув, сидевший рядом с князем лысенький, кругленький, румяный господин с острым, как бы непрерывно нюхающим воздух носиком.
— Тогда... Тогда... я вызываю вас на дуэль! — выкрикнул доктор, совсем уже вне себя. Трясущейся рукой сорвал с шеи крахмальную салфетку, скомкал и швырнул в сторону князя, — видно, за неимением полагавшейся в таких случаях перчатки. — Вот!
Салфетка, не долетев, упала в жирный соус на блюде с остатками жареной телятины. Легкий гул общего смятения прошел по столу. Какая-то барыня ахнула.
— Дуэль? — переспросил старый князь. Сатанинский огонек вспыхнул в мутноватых, хмельных глазах под тяжелыми, сросшимися бровями. — Изволь. Только одно условие.
— Какое? — запальчиво спросил доктор.
— На клистирных трубках! — выкрикнул Евлампий Порфирьевич и весь затрясся в беззвучном хохоте, разинув рот так, что стал виден малиновый язык.
Все заревели от восторга.
— На клистирных трубках!.. Ой, батюшка! Ой, не могу!.. На клистирных трубках! — гоготало, стонало, хрюкало вокруг.
Доктор повел растерянным взглядом. Все взоры были ремлены на него, он видел лишь гогочущие пасти. Они отали ему в лицо, они лопались от смеха, глядя на него, — и господа, и старые барыни, и молодые барыни, и барышни... Кусая задрожавшие губы, он отодвинул стул и быстрыми косящими шагами, спотыкаясь на длинных ногах, почти побежал к выходу.
— Ату его, ату‑у! — привстав, с заткнутой за воротник салфеткой, в свирепом восторге кричал вдогонку доктору Князь Кильдей-Девлетов, будто травил борзыми загнанного русака. — Эй, люди! Снять колеса с его брички! Увести лошадей! Пусть возвращается пешком... Ишь, «на дуэль»... Ах ты трубка клистирная!.. Я тебе покажу дуэль!..
Турчанинов глядел на старого князя, на хохочущих вокруг соседей, не скрывая холодного удивления. Признаться, такого еще не видывал. Неужели и Софи смеялась вместе с ними? Нет, не смеялась. С душевным удовлетворением прочел он на ее лице брезгливое недоумение при виде того, что происходило, жалость к доктору, над которым глумились.
Впрочем, далеко не все принимали участие в развеселой застольной потехе. По крайней мере сосед Турчанинова, вытирая рот салфеткой, пробурчал неодобрительно себе под нос:
— Нехорошо... Не по-дворянски...
С этим тучным краснолицым стариком в военном сюртуке без эполет, который с трудом сходился у него на брюхе, Иван Васильевич успел за время обеда перекинуться двумя-тремя словами.
— Скажи пожалуйста — обиделся! — рассуждал тем временем во всеуслышанье Кильдей-Девлетов. — Я человек веселый, люблю шутить. И тех, кто шутку понимает, люблю... Правда, Мышиная Ноздря? — повернулся к лысенькому толстячку с вынюхивающим что-то носиком.
— Сущая правда, ваше сиятельство.
— Вот видите, не обижается, что я его так зову, — обратился князь теперь уже ко всем. — Человек веселый, легкий, шутку понимает и сам распотешить может. Потому и приблизил я его к себе... Ты который месяц у меня живешь, Пал Палыч? Второй или третий?
— Третий, ваше сиятельство! — с готовностью откликнулся лысенький господин.
— И дальше будешь жить!.. Колеса с твоей коляски сняты, лошади уведены — живи себе, Мышиная Ноздря, пока не надоешь!
— Покорнейше благодарим, — почтительно осклабился Пал Палыч.
— А этот, вишь ты, «на дуэль»! Скажи пожалуйста! Фу‑ты, ну‑ты...
Когда затянувшийся обед наконец завершился, грузно поднявшийся из-за стола князь, слегка потянувшись, предложил мужчинам перекинуться в гостиной в картишки либо пройти с ним в бильярдную — сыграть партийку-другую.
— Понятно, кому угодно. А кому неугодно, может и ногами подрыгать, потанцевать с дамским полом. Прошу!..
ВАЛЬС И ФЕЙЕРВЕРК
Музыка на хорах умолкла было, но тут же зазвучала вкрадчивыми, ритмичными, невольно зажигающими тактами ланнерского вальса. Мужчины помоложе стали приглашать барышень и подходящих по возрасту дам, и в «тронном зале», где уже зажгли свечи люстр, начались танцы.
Чувствуя после обеда легкий туман в голове и приятную общую приподнятость, Турчанинов намеревался было подойти к Софи, однако его опередил князь Илья. Он и за обедом, заметил Иван Васильевич, то и дело на нее поглядывал.
Прислонясь к стене, Турчанинов глядел на танцующих. Мимо него летел круговорот то исчезающих на минуту, то опять возникающих цветных фраков с отлетающими фалдами и раздувающихся белых, желтых, красных, голубых платьев. Мелькали напомаженные коки и лоснящиеся лысины, крылышки эполет и красные мундирные нагрудники, залихватские военные усы и благопристойные чиновничьи бакенбарды, дамские шиньоны, локоны, рюши, оборки... Моды отставали от столичных на добрый десяток лет.
Иван Васильевич следил, как появляется среди других пар то красное крыло гусарского ментика, то отлетаюющий при повороте широкий подол белого платья, под которым быстро, ловко и грациозно мелькают на паркете белые атласные туфельки. Князь Илья с развевающимся за плечами ментиком, крепко обняв свою даму за талию, показывая провинциальным медведям, как нужно танцевать, красиво, уверенно и неторопливо кружил ее по залу. Постепенно они приближались к Турчанинову.
Согнув и положив своему кавалеру на плечо оголенную до предплечья, тонкую руку, откинув разрумянившееся лицо, она глядела на него снизу вверх, улыбалась в ответ на какие-то сказанные им слова. Опахнув Турчанинова ветерком, они миновали его, и теперь слышалось только удаляющееся равномерное пощелкивание шпор. Иван Васильевич следил, как мелькают то красный ментик, то белое платье... то ментик, то платье...
