спрошу. – И он стал приближаться к скамейке.
– Здравствуйте, молодой человек.
Гаджи, сраженный неожиданностью, выпрямился и подвинулся на скамейке, уступая место пожилому человеку.
– Здравствуйте.
Художник склонился перед лицом Гаджи.
– Я с трудом узнал вас, весельчак. У вас неприятности?
Гаджи улыбнулся, приходя в чувство.
– Да, – произнес он с горечью. – Случилось: я не смог поступить в институт, физика – пять, математика – пять, а русский – два. Вот такие дела.
– Ну, уж это не трагедия, молодой человек. Знаешь, сколько абитуриентов проваливаются на экзаменах по всей стране? Много. Но зато через год поступают, так что не унывай.
– Я понимаю. Но не у всех дед такой, как у меня. Он не пустит меня не только домой, но и в село. Моя мама заняла денег у него с условием, что вернет мешок денег, если не поступлю. Это, конечно, шутка. Но… – Гаджи запнулся.
– Да, дед у тебя строгий, – поддержал художник с иронией. – У него, может быть, свой метод воспитания.
– Наверное, – согласно кивнул Гаджи. – Есть лезгинская поговорка: «Мужчина должен в своей жизни сделать три вещи: посадить дерево, жениться и построить дом». Мой дед все время твердит, что я не построю дом. Теперь я боюсь, что он окажется прав.
Художник рассмеялся. Засмеялся и Гаджи.
– А ты откуда, сынок?
«Сынок» прозвучало очень по-родному. Гаджи заметил, что в этом городе добродушие ощущается в самом воздухе, как традиция – где бы ты ни находился: на вокзале, в парке, по старинным улицам. Подчеркнутая любезность, откровенная дружелюбность и чувство юмора – это то, что присуще городу, который он полюбил.
– Я из Дагестана.
Художник мгновенно преобразился.
– У меня там есть сослуживец, – с воодушевлением сказал он. – Его зовут Магомед. Он живет в Хунзахе. Вам бы увидеть, как он танцевал лезгинку в день Победы в поверженном Берлине. Стрелок был исключительный. Кстати, я его нарисовал в папахе и черкеске, как он того хотел. Заберешь?
– Я из Кураха, – сказал Гаджи.
– А Хунзах далеко от Кураха?
– Да.
– Все равно, если увидишь его, передай привет от дяди Толика. Если нет, то подаришь деду.
– Мой дед тоже воевал, – гордо сообщил Гаджи. – Сделаю, как скажете, дядя Толик.
– Да, ничего не поделаешь, – грустно вставил художник, – все мое поколение – это дети войны. В следующем году, когда приедешь, зайди ко мне – я тебя срепетирую по русскому языку, если буду жив: мне сейчас шестьдесят шесть лет, – сказал дядя Толик, художник из Одессы. – Я знаю: ты поступишь и станешь хорошим инженером. – Художник протянул руку и маленькую картину Гаджи, который встал смирно, чтобы обменяться рукопожатиями.
Вторая попытка
Через год Гаджи вновь приехал в Одессу с большой надеждой. Для художника в качестве подарка от деда он привез несколько бутылок домашнего вина, но его не оказалось на том месте на набережной. Гаджи с сожалением подумал о его словах «… если буду жив».
Гаджи, как и в прошлом году, отличился по физике и математике, получив пятерки, а предстоящий русский внушал сомнения и страх. Через пять дней он со стесненным сердцем стоял в коридоре института перед вывеской результатов письменных работ по русскому языку. Он нашел свою фамилию и обомлел: напротив его фамилии, как в прошлом году, стояла двойка. Он стиснул зубы и сжал кулаки. Прощай мечта, не быть ему инженером никогда. «Дед мой прозорливый – из меня ничего не получится», – заключил Гаджи.
За день до отъезда из Одессы он пришел в парк на набережной и издали увидел силуэт, напоминающий дядю Толика. Он остановился, раздумывая, стоит ли опять жаловаться на свою судьбу герою войны. Но его заметили, и дядя Толик тепло поздоровался.
– Ох, мой юный друг. С приездом тебя!
– Спасибо, – Гаджи старался скрыть душевные переживания и улыбался. – Дед просил передать вам «большое спасибо» за картину и передал вам вино, но вас здесь не было. Ребята выпили.
– Спасибо и на этом, – произнес Толик, – я каждый год ложусь в больницу. Я здесь, – он указал на левую ногу, – несу живую память о войне – пулю. В госпитале меня лечили от более серьезного ранения, а хирург на это махнул рукой, сказав «потом». А потом я привык и не хочу трогать. – Он улыбался. – Ты лучше расскажи, как дела. Пустили тебя в село?
– Хорошо, – проговорил Гаджи. – Дед пустил, но сказал, что я пустое место и из меня ничего не получится.
– Опять провалился?
– Да, – посерьезнев, выдал Гаджи и отвел взгляд в сторону моря.
Толик застыл, как будто это была его личная неудача.
– Да, плохи дела, сынок, – он опустил голову. – А куда ты поступал?
– В технологический институт.
Толик моргнул глазами и расправил плечи:
– А почему ты раньше не сказал об этом?
Гаджи пришел в замешательство.
– А что, это меняет дело?
– Конечно, это меняет дело, мой юный друг, – уже с улыбкой и уверенностью произнес Толик, – там ректором работает мой однополчанин, Николай Заруба. Ха-ха-ха. Наверное, что-то можно сделать. Заручусь за тебя, что ли. Вообще, поехали.
У Гаджи появился луч надежды. Через час он сидел в кабинете ректора, с трепетом наблюдая, как совершенно чужие люди решали его судьбу.
Ректор такого же возраста, что и Толик, еле вмещался в кресло из-за больших размеров, кончик галстука лежал на столе. Он вначале обрадовался визиту однополчанина, но когда узнал о причине визита, лицо изменилось.
– Толик, ты меня толкаешь на преступление, – возмущался ректор. – Человек получил двойку на экзамене, и ты просишь, чтобы я его принял.
Толик помотал головой.
– Но он же твои профильные экзамены сдал на «пять», – не унимался Толик. – Выучить русский язык у него будет возможность. Еще, ты почему не учитываешь, что для него русский язык все равно, что иностранный. Хочу спросить тебя: а ты знаешь хотя бы одно слово по-лезгински? Нет. А хочешь, чтобы этот молодой человек знал русский язык наравне с русскими. Это ненормально. Я пожалуюсь на тебя, если ты его не примешь.
Гаджи молча сидел, пялясь то на одного, то на другого и слушая перепалку двух друзей из-за него.
– Это не я придумал, Толик, – как мог, отстаивал свою точку зрения ректор. – Есть правила и законы.
– Кроме твоих правил, есть еще человеческие правила, Николай Петрович, – продолжал убеждать Толик. – Человек приехал за тысячи километров, чтобы учиться и стать достойным гражданином своей страны, республики, а ты мне в зубы про какие-то правила. Я не сомневаюсь, что он станет твоим лучшим студентом.
– Не могу, – ответил ректор. – Не могу.
Толик с минуту молчал, постепенно меняя
