шуметь в ушах горной рекой. Когда мужчина тяжело протопал воротную арку, грызун в мотающейся на бегу клетке, вцепившись всеми четырьмя лапками в металлические перекрестья прутьев и запрокинув мохнатую голову, зажмурился и тоненько верещал на одной ноте. Но Димитрис не обратил на зверушку ни малейшего внимания, потому что чуть не налетел на будто вышедшую из самых муторных кошмаров статую человека со спутанным змеиным клубком вместо головы. Грек протянул ладонь и коснулся окаменевшей руки, которую – тогда ещё сильную и живую – радушно пожимал всего две недели назад; скрытого мягкой тканью плеча. Хотел провести пальцами по некогда гибкому змеиному телу, но не осмелился.
– Друг мой, – дрожащим голосом прошептал он, – как же тебя угораздило попасть под косу́ её проклятья?..
И вдруг тихая английская речь зазвучал за спиной:
– Он не хотел… Он думал, что она ненастоящая. Это я убедила его в этом… Я… Я виновата во всём…
Резко обернувшись, Димитрис увидел девушку. Она сидела, прислонившись к стене у ворот, и в море окружавшего её со всех сторон яркого света её фигурка практически не имела тени и казалась нарисованной на камне. Взгляд безвольно опущенной на бок головы застрял где-то среди спящей травы.
– Олеся?
Даже не пошевелившись, девушка заговорила вновь. И с каждым словом на красивом личике всё отчётливее проступала затаившаяся внутри боль, пока не выплеснулась наружу, прокладывая мокрые дорожки на бледных щеках.
– Он сломался, а я не почувствовала… Последние два дня он был каким-то странным, но я думала, что это всё из-за его находки… – Медленный взгляд на свои пальцы. – Мне вдруг стало лучше, и я забыла обо всём на свете. А Даня… Он разгадал секрет этой твари, и решил помочь мне умереть, быстро и безболезненно… То есть нам. Он собирался уйти вместе со мной… А я не поверила… – Горькая усмешка. – Да в такое ведь невозможно поверить… Когда я посмотрела ей в глаза, ничего ведь не случилось. А его она буквально поглотила у меня на глазах! – Её голос сорвался на крик. – Эти… змеи, они вдруг зашевелились и поползли по его телу, словно перенося на него своё проклятье! Почему?! – Олеся в упор посмотрела на подошедшего и присевшего перед ней мужчину. И он не смог ответить на этот вопрос. Он никогда ни в одном из множества вариантов изложения мифа о горгоне не встречал ни слова об избирательности её проклятья. – Почему она не тронула меня, но забрала его?! Зачем мне её исцеление, если она всё равно собиралась разорвать мне сердце?! – Девушка ожесточённо содрала что-то с пальца, и нечто ярко-алое, блеснув на прощанье, полетело в сторону. А несчастная вдруг захлебнулась накрывшей её истерикой.
Димитрис осторожно придвинулся и обнял бьющееся тело за плечи. Его морщинистые ладони терпеливо гладили золотистые волосы. Он молчал, понимая, что сейчас ей не нужны никакие слова. Только тепло человеческого участия, которое якорем удержит треснувший рассудок на плаву, не дав уйти в пучину безумия. И тело девушки, поначалу словно пытавшееся вывернуться наизнанку, постепенно начало затихать, успокаиваться, пока не свернулось клубочком, положив голову на колени грека. И плевать, что она едва знала этого человека. Его присутствие стало для неё сейчас самым важным в мире.
– Почему проклятье не подействовало на меня? – превозмогая хрип сорванного горла, тихо спросила Олеся.
Мужчина вздохнул:
– Не знаю… А что ты имела в виду, говоря про исцеление? – в свою очередь задал он вопрос.
– То и имела. Рака больше нет. Я не больна, – равнодушно произнесла девушка и машинально коснувшись пустой фаланги, добавила: – Сработала другая легенда: кровь горгоны может стать или лекарством от всех болезней, или смертельным ядом.
– Коралл, – понимающе кивнул уже ничему не удивляющийся грек, который по долгу работы знал все поверья своей родины, как пять пальцев.
– Если бы её кровь могла вернуть Даню… – едва различимо прошептала она на родном языке своего возлюбленного, и снова наступило молчание.
Молодая девушка и пожилой мужчина сидели внутри древних развалин, и стройные, вымуштрованные ряды минут беззвучно проходили мимо них, не обращая на себя человеческое внимание. Олеся рассеянно смотрела перед собой, как вдруг едва уловимое царапанье потревожило её спину. Она неосознанно чуть подвинулась, и царапанье прекратилось. Зато совсем рядом пискнула мышь.
Девушка подскочила на месте. Даже пережитый ужас не стёр из неё панического страха перед этими маленькими животными. Димитрис тоже посмотрел себе под руку.
– О! Я и забыл про тебя! – неожиданно воскликнул он и поднял с травы маленькую клетку с белым пушистым квартирантом, бегавшим из угла в угол и горестно попискивающим, наверное, от голода.
Олеся брезгливо поджала руки и ноги и уставилась на малыша. Но тот вдруг перестал метаться. Животное, опираясь о решётку, медленно поднялось на задние лапки. Розовый нос напряжённо втянул тёплый ночной воздух, и глазки-бусинки вперились прямо в лицо девушки.
Всё произошло очень быстро. Уже секунду спустя пожилой грек выроним из рук клетку. Та упала на землю, и маленький камешек в форме мышки мелко застучал внутри, перекатываясь по металлическим сетчатым стенкам. Мужчина вскинул выпученные от шока глаза на подскочившую на ноги Олесю. Их взгляды встретились, и девушка, внезапно осознавшая безжалостно захлестнувшую мир правду, буквально втиснула ладони в лицо.
– Нет! Нет! Не смотрите на меня! Нет! Я не хочу! Не хочу…
Димитрис качнулся вперёд и едва не взвыл от боли, проклиная затёкшие ноги.
– Олеся! Всё хорошо! – твердил он, неуклюже поднимаясь. – Всё хорошо! Вот видишь?
Мужчина осторожно коснулся её плеча. И хотя кричала она по-русски, было несложно догадаться, чего она так испугалась. Девушка нерешительно отняла от лица руки.
Глядя на неё, пожилой грек задумался: а действительно, почему же он до сих пор жив? И почти сразу вспомнил: ну, конечно – очки! Это из-за них взгляд, несущий гибель любой живой душе, был не властен над ним. Даниил тоже говорил об этом! Однако, губы мужчины всё равно плясали от осознания того, что от смерти его, видимо, отделяют лишь два тонких стёклышка. Да что там! Он весь покрылся холодным по́том от подобной мысли. Но заставил себя ободряюще улыбнуться, а затем легонько постучал по тонкой круглой оправе и повторил:
– Всё хорошо.
Секунду Олеся переваривала услышанное и вдруг спросила:
– Я не чудовище?
Димитрис невольно засмеялся, и ему стало безумно жаль эту красивую русскую девочку, которая по воле рока стала пешкой в садистских играх древних богов: свихнётся – не свихнётся, убьётся – не убьётся, и сколько протянет прежде, чем её закроют в какой-нибудь лаборатории в качестве
