его могут схватить и повесить на первой же перекладине. Вальденберг стал теперь для Таллера вражеской территорией, хотя и жили в нем его соотечественники. Впервые в своей жизни Таллер не чувствовал себя спокойно в военной форме. В этом проклятом Вальденберге уже перестали действовать законы войны, других же законов Таллер не знал.
Почва явно уходила у него из-под ног. Конечно, он мог бы еще отыскать тех, на кого можно было бы положиться. Но ведь порой он и сам уже был близок к тому, чтобы постучать в какую-нибудь дверь и попросить о помощи. Вот и сейчас он несколько минут стоял на краю тротуара, не решаясь перейти улицу. К тому же как назло на небе ярко горели звезды, а слабый ветерок, разгуливающий по улицам, едва ли придавал смелости. Но вот наконец Таллер медленно и нерешительно вышел из тени, но тут же вновь скрылся во мраке дверной ниши.
Мимо прошла колонна солдат. Были слышны их голоса, обрывки разговора, но это ничего не могло дать Таллеру. Он уже хотел было идти дальше, как показались еще трое. Они шли, скрипя сапогами, тяжело дыша. Эти — из полевой жандармерии. Может, они спешили с кем-то расправиться?
Иногда у Таллера появлялась мысль не возвращаться к Херфурту. Ведь с ним добром не кончить! Кому всегда везет, того рано или поздно обязательно постигнет и горе. А эта история с какой-то Лиссой, по сути, уже положила начало концу…
Таллер продолжал пробираться по улицам Вальденберга. Царившую кругом тишину нарушали лишь его шаги. В темноте он разглядел приоткрытые ворота из светлых досок. Дверь в конюшню тоже была приоткрыта. Оттуда доносился храп лошадей. Слышались звон цепей, шуршание соломы. Таллер заглянул в дверь. На него приятно пахнуло теплом. Притаившись у двери, Таллер увидел согнутую спину женщины. На какое-то мгновение он совершенно забыл, зачем он пришел сюда. Казалось, за его спиной рухнуло все, что раньше считалось построенным на века. Перед ним вдруг открылся новый, чудесный и в то же время такой простой мир, имеющий свои, по-особому сложенные будни со свойственными только им восходом солнца, дневным зноем и вечерней прохладой. И Таллер был уже не в форме и мог теперь пойти куда угодно, куда бы только захотел. Таллер понимал, что строить этот мир придется совершенно по-иному, строить лучше и к тому же не легче, чем когда-либо.
Женщина подняла голову. Таллер насторожился. Он понимал, что если эта женщина сейчас его выпроводит, то от его плана побега ничего не останется.
Увидев Таллера, Лисса Готенбодт вскрикнула.
Таллер одним прыжком оказался возле женщины и с силой прикрыл ей ладонью рот. Лисса попыталась сопротивляться, но силы были неравные. Наконец Таллер выпустил ее из своих рук.
— Ни слова, — потребовал он, — иначе…
Она кивнула.
— Пеняйте на себя, если закричите, — предупредил Таллер. — Я ищу фургонщика Шрайтера. Вернее, его дочь.
— Что вам от меня надо?
Таллер протер глаза. Проклятые потемки! Он не мог скрыть своего удивления.
— Вот это да! — произнес он нараспев. — Вас-то мне и надо.
— Зачем это я вам? — переспросила Лисса Готенбодт. В ее голосе послышалась насмешка.
— Сегодня…
— Что вы хотите от меня? Говорите же! Я не люблю окольных путей. Сейчас не до смеха.
— Херфурт, унтер-офицер Херфурт послал меня…
— Альфонс! — громко воскликнула Лисса Готенбодт и звонко рассмеялась.
Таллер оглянулся. Дверь конюшни была открыта. Что там во дворе? Неужели он попал на самые задворки? А может, пока он болтает здесь с этой бабой, во дворе ружья заряжают? Он попятился к двери. Во дворе было тихо. Таллер выглянул наружу. Никого не видно. А ожидать можно всего и в этом городишке! В этом забытом богом горном районе хотя и не было войны, тем не менее никак не мог наступить ее конец.
— Подойди-ка сюда! — распорядился Таллер. — Я все знаю о тебе. Херфурт достаточно подробно рассказывал мне о тебе. Я знал, как ты выглядишь, и обязательно нашел бы тебя. Херфурт говорил, что ты — одна из тех, кто самого черта может зажарить. Чертова баба, да и только! «Вот с такой грудью!» — говорил Херфурт… — И Таллер показал руками, хотя в темноте ничего не было видно. — «Вот с такой гривой, из-за которой даже не видно лица!» Черт возьми, неужели в хлеве нет света?
— К сожалению, нет, — ответила Лисса Готенбодт.
Таллер замолчал. Он все еще не знал, можно ли ей доверять или нет.
— Ну и что? — спросила Лисса.
— Мы расположились в домах, что в долине, у подножия горы.
Лисса Готенбодт закрыла глаза. Она четко представила себе просеку, по обеим сторонам которой росли высокие ели, увидела выкрашенные в коричневый цвет деревянные каркасы фахверковых домов с их крутыми, крытыми серой черепицей крышами, которым не страшен был ни один снегопад, и на нее повеяло запахом леса и травы, на которой она валялась с Альфонсом Херфуртом под сенью густых ветвей. На лице его тогда была белая гипсовая повязка, которая доходила ему до плеч. Взгляд его задумчивых глаз блуждал где-то в далеком небе. Время от времени в них вспыхивал едва заметный огонек. А Готфрид Готенбодт? Он находился от нее не так далеко, как Херфурт, хотя его и отделяли от нее целых два горных массива — Фихтельбергские горы и Баварский лес с их ущельями и вершинами да малочисленными дорогами, ведущими прямо в Вальденберг. Нет, нет, Готфрид не был от нее слишком уж далеко, но, подобно далекой звезде на небосклоне, он был едва заметен среди всех этих больших и малых фюреров и в то же время казался гигантом в своей части в Зонтхофене. Там под его началом постоянно шла подготовка все новых и новых вояк, от которых не требовалось ничего другого, кроме умения стрелять, орать и в довершение всего верить в то, во что никто больше не верил. Каждый, кто выходил из стен этого заведения, удостаивался звания офицера национал-социалиста и проклятия огромного числа солдат. Но ведь и унтер-офицер Херфурт тоже сыпал проклятиями! Он проклинал доктора, который удалил ему в вальденбергском лазарете из плеча осколок от бомбы и при этом радостно воскликнул: «А тебе, парень, чертовски повезло! У тебя же все кости целы!» Позже Херфурт проклинал ревнивую медсестру, которая мешала ему целоваться с санитаркой Лиссой. А когда ему удавалось часа на два вырваться из стен лазарета, он проклинал Готенбодта, который отбил у него Лиссу. Сейчас она боялась повторения тех дней, когда Готенбодт приказывал ей являться в Зонтхофен. Иногда он и сам внезапно жаловал к ней. Его
