И умереть не могу, и жить тошно.
Он попытался подняться и сморщился от боли.
— Лежи, авось все обойдется, отстанет хворость. Ты вон не из такой беды выкручивался. И теперь как-нибудь.
— Куда там, — махнул он рукой. — Теперь все, конец. Врачи говорят, буду плясать, а я знаю, что врут. Вон Богдашку Беспрозванных на прошлой неделе похоронили. Скрывают от меня, а я знаю, ребята с улицы через забор сказали.
Ульяна, стараясь быть спокойной, опустилась на табуретку, выдержала мученический взгляд Василия. Он ждал от нее утешения и, не дождавшись ответа, схватился за руки Ульяны, уронил лицо в ее жесткие ладони. Потом неожиданно затих, будто уснул. Ульяна не шевелилась, молчала. Василий поднял голову. Слез уже не было в его глазах, он взглянул на женщину, которая была бесконечно дорога ему, заговорил о прошлом.
— Когда последний раз бежал в атаку, я думал о тебе и о твоем сыне Петре. И о Верочке тоже. Ты не знаешь Верочку? Я тебе потом расскажу. Это было в Берлине, в конце войны. Я бежал п о улице, потом упал и словно провалился в какую-то глубокую яму.Кажется, и сейчас еще лежу в этой яме, никак не могу выкарабкаться.
— Теперь обязательно выкарабкаешься, — сказала Ульяна. — Самое страшное осталось позади. Мертвых не воскресишь, а живым надо жить. В мире творятся такие дела, никому не хочется стоять в стороне. Все работают, строят дома, пашут землю. А дорог сколько намостили, да все широкие, гладким асфальтом покрытые. И машины по ним бегут, и все люди едут и песни поют...
В это время на крылечке появилась Зинаида. С удивлением и тревогой посмотрела на незнакомую женщину, тихо подошла к кровати, остановилась за спиной гостьи, слушала ее, не решаясь перебить.
— И на поездах везут лес, кирпич, железо, — продолжала говорить Ульяна. — Много разных машин: и сеялки, и трактора, и станки. На плечах у мужиков все больше выгоревшие гимнастерки, а иные сшили себе новое платье и на работу идут, как на праздник. Поехал бы ты со мной да посмотрел на всю эту красоту...
Пружинистая фигура Зины тревожно метнулась вперед, встала между Ульяной Егоровной и Василием. Заслонив собой Василия, Зинаида сверкнула глазами на Ульяну:
— Что вам тут нужно? Кто вы?
Ульяна посмотрела на Зину, улыбнулась ей, спокойно сказала:
— Извиняй меня, доченька. Прости, что заявилась без уведомления. Спасибо, не оставила Василия в тяжкой беде...
— Вы говорили здесь какой-то вздор, — резко прервала ее Зинаида, — приглашали Василия куда-то ехать.
— Это не вздор, девушка. Я действительно хочу, чтобы он уехал отсюда со мной. Там ему будет лучше.
— Да кто вы такая?! — вспылила Зинаида.
— Да Демина я, Ульяной Егорьевной зовусь. Может, слыхала? За тридевять земель пошла, как услыхала про недуг Василия.
Зинаида растерялась, вспомнив рассказ Василия о страшной ночи.
— Не шуми, Зинаида, — улыбнулся Василий. — Это и есть Егорьевна. Принимай гостью.
Зина, словно окаменелая, стояла перед Ульяной и лихорадочно думала: что сделать? Как поступить? Уговорить эту женщину, чтобы не искушала Василия, не звала к себе, не трогала. Пусть все останется как есть. И, выдавив улыбку, Зина миролюбиво поклонилась Ульяне:
— Милости просим в наш дом. Пожалуйте на веранду, с дороги попейте чайку, не побрезгуйте. А Вася пускай отдохнет, ему тяжело.
Ульяна переглянулась с Василием, пошла с Зинаидой.
Женщины пили чай на веранде. Хозяйка, сидя у самовара, смотрела на гостью, та внимательно приглядывалась к ней.
— Умаялась с ним? — спросила Ульяна о Василии, — Едва на ногах стоишь. Трудно тебе?
Зинаида кивнула. Налила чаю, долго держала чашку в руках, будто не знала, что с ней делать. Разные думы одолевали ее. За много лет впервые почувствовала смертельную усталость, хотелось броситься к этой женщине, уткнуться ей лицом в грудь, дать волю слезам, как бывало в детстве, когда в трудную минуту прибегала к матери. Поймав себя на этой мысли, Зинаида тут же стала казниться за проявление минутной слабости, насупилась, тяжелым взглядом посмотрела на Ульяну, которая спокойно пила чай, прикусывая крепкий рафинадный сахар.
Чашка вдруг выскользнула из Зининых рук, упала на пол, со звоном разбилась. Зина вскрикнула, закрыла лицо руками.
— Что с тобой, девушка? — забеспокоилась Ульяна и, поставив чашку, бросилась к Зинаиде.
Материнским жестом дотронулась до ее плеча, ласково погладила. Зина, как ужаленная, вскочила с места, истерически забила себя в грудь сухими кулаками:
— Зачем вы хотите увезти его? Не дам! Вы жалеете одних и казните других! Зачем приехали?
— Успокойся, милая, не ожесточайся против людей, — мягко остановила ее Ульяна. — Натерпелась ты, бедная.
Зина заплакала. Ее лицо сделалось неприятным и некрасивым, щеки покрылись белыми пятнами, губы задрожали.
— Не плачь, девушка, главное, чтобы он был жив. Доктора-то ходят к нему? — спросила Ульяна.
Всхлипывая, Зинаида опустилась на пол, встала на колени, начала механически собирать черепки разбитой чашки, вдруг вскинула на Ульяну взгляд, полный отчаяния:
— Бессильны доктора против такой болезни. Разбилась его жизнюшка, как эта вот чашка, не склеишь теперь.
Ульяна рассудительно и твердо продолжала свою мысль:
— Стало быть, я сама к докторам пойду. Как же без них? Если разрешат с места трогать, увезу Василия домой. У нас и воздух иной, и забором высоким от людей не отгораживаемся. Может, найдется ему доброе лекарство в нашем краю.
Зинаида пружинисто поднялась во весь рост, кинулась к столу, готовая схватить что попало под руку и ударить непрошеную гостью.
Ульяна с жалостью глядела на девушку. Она подошла к ней, положила руку на плечо, желая успокоить, мирно сказала:
— Если ты хочешь ему добра, зачем же со мной воюешь?
— Вы старше меня, поймите, — заголосила Зинаида. — Как буду жить без него? Разве не видите, что я люблю его? Не приглашайте его к себе, он согласится, а я не в силах помешать.
— Да коли тяжко тебе тут оставаться, езжай с нами. Разве лишняя будешь? Ты же сестра медицинская, вдвоем легче нам будет спасать Василия...
В тот же день Ульяна сходила к докторам, все разузнала о болезни
