значимость. На кого-то это могло произвести должное впечатление. Но не на Олли. Он не выспался, мерз, и вообще предпочел бы горячий завтрак вот этому вот бессмысленному ожиданию. И сожалел лишь о том, что теплый плащ, как и оружие, пришлось оставить за дверями зала.
Наконец появился барон, потирая руки, как будто это он тут дожидался три четверти часа. Его плечи согревала накидка с лисьим мехом.
— Прекрасное утро, — нарочно бодро начал он, — наконец-то светит солнце. Хороший знак. Конец холодам.
— Несомненно, — Олли изобразил поклон, впрочем, не особо стараясь.
— Крестьянам в полях много работы.
Вполне возможно, что к крестьянам барон причислял и его. Поэтому лучше было промолчать.
— Тебе придется съездить в Лавиньель.
— Это далеко.
— Не близко.
— Не могу. Слишком много дел.
— Можно подумать, без тебя дом рухнет.
— Рухнет, — легко согласился Олли, — крыша течет, да и балки прогнили. Нужно менять.
Д’Экраф сделал вид, что не понял намека. Конечно, деньги ему сейчас и самому нужны. Молодая жена хоть и родила ему наследника, но не принесла приданного, на которое был расчет.
— Я бы посоветовал думать не о балках и крыше, а о сестре и матери.
Вот так сразу переходить к угрозам? Странно и недостойно.
— О моей сестре давно заботится ее муж. А матушка за высокими стенами монастыря, под защитой Господа нашего Бога.
Олли ждал продолжения. Сейчас наверняка барон вспомнит Милу. Через пару месяцев она должна родить ребенка. Его ребенка.
Не то чтобы Олли сильно любил девушку, не то чтобы радовался появлению бастарда. Но уж что случилось, то случилось.
Барон промолчал. Видимо, не в его правилах было пристально следить за жизнью подданных.
Кто-то еще появился в зале. В начале Олли принял это за расплывчатую черную тень. Но в луче солнечного света она оказалась слишком материальной. Человек, закутанный в широкий плащ, в маске и перчатках. И от этой мрачной бесформенной фигуры веяло силой и властью. Настолько, что даже милостивый барон д’Экроф отступил с его пути.
Тень прошла через зал, остановилась рядом и протянула руку. Олли стиснул зубы и позволил себя коснуться. Неизвестный взял его голову за подбородок и повернул к окну. Минуту рассматривал.
— Да, — сказал он, — это то, что нужно. Светлые волосы, светлая кожа, серо-голубые глаза.
И в этот короткий момент Олли увидел, как между рукавом и перчаткой шелковисто блеснул желтый камень в обрамлении серебра. Луч света коснулся его, и свет камня напомнил мерцание зрачка хищника. Короткое видение, не дольше одного удара сердца.
— Так в чем же дело, сэр рыцарь? Отчего не хотите исполнить волю своего сюзерена?
— Весна. Работы много, — сквозь зубы ответил Олли.
— Я полагал, это у крестьян, — удивился неизвестный.
Барон произнес что-то вроде: «Этот недалеко ушел».
— Разумеется, ваша дорога в Лавиньель будет оплачена, — добавил тот, что в маске.
— А обратно? — попробовал съязвить сэр рыцарь.
Его удивили эти уговоры. Вассал обязан служить своему сюзерену два месяца в году, а во время войны до окончания оной. Войны, к счастью, пока не предвидится. До Лавиньеля неделя пути, или около того. Обратная дорога будет зачислена или нет?
— И даже сверх того.
Человек в маске достал кошель. Выглядел он не особо тяжелым.
«Там серебро или серебро с медью?» — вяло подумал Олли. Если честно, то он и от меди не отказался бы.
— Полагаю вопрос решенным?
— Завтра, с первыми лучами зари, я отправлюсь в дорогу, мессир.
Подумал, поклониться или не стоит. Решил, что не стоит. Выпрашивать деньги, а потом еще кланяться — это уж слишком.
***
После промозглого дня полутемный и дымный зал придорожного трактира «Заколдованный принц» с синей лягушкой на вывеске мог показаться почти раем. Похоже, так казалось не только Олли. Все столы были заняты. И, как бы ни хотелось путнику поесть в одиночестве, пришлось мириться с обществом.
Соседом по столу оказался какой-то длинноволосый дворянин, который тоже не выказал восторга при появлении Олли. Тем не менее он кивнул и сделал жест рукой, будто дозволяя находиться рядом с его персоной. На пальцах блеснули серебряные кольца.
«Как будто меня интересует твое мнение», — покривился Олли. Впрочем, в неверном свете факелов и сальных свечей его гримаса могла остаться незамеченной.
Еду принесли им одновременно.
Сегодня Олли понял, что кашами и тушеной капустой он сыт по горло и решил взять рагу из бычьих хвостов с репой и луком. Его сосед, как оказалось, взял тоже самое. Он слегка приподнял уголки губ, что, должно быть, символизировало улыбку. Но комментировать не стал.
Олли налил вино из кувшина в глиняную чашку. Девица, которая разносит еду, уверяла, что пить его можно.
Можно. Но не нужно. Хотя большинство посетителей оно вполне устраивало.
Олли размышлял, что делать — пить это, стиснув зубы, или взять другое. Платить еще за один кувшин совсем не хотелось.
— Можете пить мое, — равнодушно предложил сосед по столу.
— Не хочу вводить вас в убыток, мессир, — тон ответа был далек от любезности.
— Не беспокойтесь. Я в состоянии оплатить два кувшина вместо одного.
Тебе же хуже. Олли пожал плечами и не стал ломаться.
Вино было терпким и прохладным, с тенью клевера и меда.
— Белое вино к мясному рагу? — не смог он удержаться.
— Не люблю красное, — ответил длинноволосый.
На этом их общение закончилось.
Ночь Олли провел в маленьком закутке, который трактирщик отчего-то именовал комнатой. Несмотря на отсутствие окон, из щелей нещадно сквозило. Но зато на двери имелся засов, так что Олли все устраивало. Особенно плата за ночлег. Получалось почти столько же, как в общей комнате, только рядом никто не храпит и не воняет давно не мытым телом.
Проснувшись не слишком рано он для начала решил посмотреть, как там Дымка, а потом уже взять что-то из еды в дорогу и рассчитаться с трактирщиком.
Однако этот самый трактирщик перехватил его во дворе.
— Вы что же, господин хороший, уже уезжаете?
— Нет еще, — отмахнулся Олли.
— Вот и хорошо! А то я уж подумал грешным делом, что хотите вы уехать, не заплатив.
— Что ты себе позволяешь?
— А что такое? Вон ваш друг поутру уехал, а про денежки, видимо, позабыл.
— Какой еще друг?
— Да тот самый, с которым вы вчера за столом сидели.
— Я его первый раз видел!
— И тем не менее! И вам, господин хороший, придется платить и за себя, и за него.
— С какого перепуга?
— А кто же тогда?
— Это твоя печаль, раз проворонил.
— Э не, господин хороший. У меня есть вы, и вы заплатите. А коли
