здорово! – крикнул он, забираясь на ладошку, подставленную Никитой. – Ты видал, как я его по лицу?
– Никита, – сказал Лев Николаевич. – А что делать с этим? – и чем-то вроде лазерной указки показал на скулившего ничком в снегу подростка.
– Ничего не надо, – сердито сказал Никита. Он уже перестал плакать; сказать по правде, он был ужасно рад, что Генри Аббасович уцелел. – Пусть живет.
– Что ж, воля твоя, – сказал Лев Николаевич. – Но я бы его уничтожил. Сколько ему лет?
– Я не знаю, – сказал Никита. – Лет четырнадцать, наверное.
– Вот видишь, – сказал Лев Николаевич. – Четырнадцать лет, а ничего не понимает. Небо коптит только.
***
Немножко в сторону и позже.
Потом Никита в первый раз в своей жизни был на похоронах. На первые, похороны Петьки, его просто не пустили: Лев Николаевич успел сообразить, что Никита все-таки ребенок, пусть даже очень большой и старый. Но в этот раз случай был совершенно особый. На похороны Командора Никита был настоятельно приглашен. Это был первый и последний раз, когда он видел всё население колонии целиком.
Прах Льва Николаевича, запаянный в металлическую пирамидку, всегда стоял у него на столе.
***
Никита сидел на подоконнике и смотрел на улицу. На улице был май, замечательный месяц май, словно специально созданный для тех, кому четырнадцать.
– Никита, ты отдохнул? – спросила Мария Клавдиевна.
– Ещё немножко, – рассеяно ответил Никита. В самом деле, заниматься в мае, когда вечера длинны и полны мягкого тепла, когда нежная зелень деревьев наполняет город тонким ароматом, почувствовав который, останавливаешься… и полной грудью вдыхаешь воздух наступающего лета. Нет, это очень тяжело, скажу более, это почти невозможно. А если тебе четырнадцать!
– Никита, неделя до конца года, а четверку по английскому мы так и не исправили. Николай Львович тебе, конечно, ничего не скажет, а нам нагорит.
– Действительно, Никита, нехорошо получается, – солидно сказал Антон Петрович. – Он нас наругает и будет прав. Нас всё-таки целый педагогический коллектив, а мы не можем с тобой справиться.
– А как вам с ним справиться, – удивился Эммануил Петькович. – Сравнили тоже. Это ж Никита.
– Антон Петрович, вам-то чего переживать, – сказал Никита. – По физике же у меня пятёрка.
– А Марию Клавдиевну, пусть, значит, ругают, – ядовито сказал Антон Петрович. – Пусть её пропесочат как следует. Ты этого добиваешься? Чтобы её премии лишили? И потом, я как-никак всё же директор школы. И согласно должностной инструкции я просто обязан переживать.
Никита смотрел на малюсенького сердитого педагога и – странное дело! – чувствовал себя виноватым.
– Ай эм Сорри, Мария Клавдиевна, чего-то я не подумал, – сказал Никита. С окна, однако, при этом не слез.
– Нет, ну чего вы к нему пристали, – сказал Эммануил Петькович.
– А вас, Эммануил Петькович, я бы попросил помолчать, – сказал Захар Джонович. – Напомнить вам, кто закончил школу с тройкой по физкультуре?
– Ну дела, – сказал Эммануил Петькович и шумно выдохнул воздух. – Я с тех пор стал инструктором по боевым искусствам, у меня звание капитана специальных отрядов, а меня до сих пор этой тройкой попрекают.
– Прячьтесь, – сказал Никита, вглядевшись во что-то снаружи. – Колька с Ромкой идут.
Педагоги деловито побежали под кровать. Эммануил Петькович, личный гвард Никиты и по совместительству физрук и военрук школы имени Никиты, деловито покрикивал:
– Левой, левой! Мария Клавдиевна, не ломайте строй!
Курлыкнул дверной звонок; Никита досмотрел, как последний из педагогов скрывается под кроватью, и пошел в прихожую.
Колька как обычно – ни здрасьте, ни до свидания.
– Ты меня поражаешь, лапуля. Скоро мхом зарастешь.
– Привет, – сказал Ромка, вошедший следом. – Ну в смысле здорово.
– А между прочим знаешь кто про тебя спрашивал? Думаешь Нина Валентиновна? Не угадал! А может, думаешь Президент России? У тебя мания величия, Кит! Что? Катя? Какая Катя? Ах, Катя! Вот видишь, Роман, я всегда говорил, что если дать Киту подумать, он догадается, а ты: «Он тупой, он тупой».
– Ничего я такого не говорил, – сказал Ромка. – Ну то есть вообще ничего такого не говорил.
– Кит и Катя, – патетично вскричал Колька. – Катя и Кит! О, как созвучно!
С этими словами он плюхнулся на диван и, неожиданно сбавив тон, прозаично добавил:
– По-моему, это судьба.
– Китикэт, – сказал Ромка и ухмыльнулся. – Корм такой.
***
Когда друзья ушли, Никита поставил «U2» и долго сидел у стола.
– О чем задумался? – Эммануил Петькович подошел к столу, деловито прицелился и выстрелил веревкой в торец стола.
– Может тебе помочь? – спросил Никита, глядя, как гвард сноровисто лезет вверх по веревке.
– Нет, – строго ответил гвард. – Должен же я тренироваться.
Отмечу, что когда Эммануил Петькович взобрался на стол, он даже не запыхался. Гвард смотал веревку, прошелся по столу, играючи отбросил в сторону карандаш, ловко сел в позе лотоса напротив Никиты и требовательно глядя в глаза, спросил:
– Ну так о чем ты задумался?
– Ни о чем, – ответил Никита. А потом все-таки сказал:
– Деньги нужны.
– Деньги? – переспросил Эммануил Петькович. – А что такое деньги?
– Ты не знаешь, что такое деньги? – недоверчиво спросил Никита.
– Ну не то чтобы совсем не знаю, – уклончиво ответил гвард. – Просто этими вопросами занимается ГИА, и информация эта идет под грифом ДСП.
– Что такое ДСП? – спросил Никита.
– Для служебного пользования.
Никита замолчал. Картинка, представившаяся ему, была странноватой: огромный гриф сидел, вытянув шею, был он в униформе, и через плечо у него была противогазная сумка. Никита вздохнул, но дальше спрашивать про грифа постеснялся. Вместо этого он задал следующий вопрос.
– А что такое ГИА?
– Группа изучения аборигенов, – ответил Эммануил Петькович. Было видно, что он тоже хочет о чём-то спросить.
Какое-то время, раздираемые любопытством, Никита и Эммануил Петькович сидели молча. Первым не выдержал гвард.
– А зачем тебе деньги?
– Надо, – ответил Никита.
– Ясно, – сказал Эммануил Петькович. – Хорошо, сделаем запрос.
***
Хорошо одетый мужчина лет сорока с несколько растрепанной шевелюрой со злостью ударил ладонями по игровому автомату.
– Да чтоб тебя! – вынул из кармана портмоне. С некоторой печалью изучил содержимое. Затем – а, черт с ним! – вынул новенькую пятидесятирублевую купюру. Опустил руку с купюрой, шагнул по направлению к кассе, и же тут остановился, с изумлением почувствовав, как кто-то (или что-то?) сдернул вниз небрежно зажатый меж пальцев полтинник. Мужчина растерянно огляделся по сторонам.
Вокруг него ближе чем на пять шагов никого не было.
***
– Эй, пацан, – лениво крикнул админ, сдвинув с левого уха наушник. – Расплачиваться собираешься? Если хочешь дальше играть, сначала заплати! И так лишних 10 минут сидишь уже.
Мальчик лет двенадцати с неохотой оторвался от контры и, вытащив из кармана мятую купюру, пошел к столу админа.
– Еще на
