Вскоре кабинет фон Вирхова наполнился клубами табачного дыма.
— У меня не так много людей, — продолжил генерал Элиас, — и я отдаю вам лучших. Здесь, под защитой Льва Пустыни, останутся их семьи.
— Вы не сказали, сколько их будет, — напомнил я.
— Пятеро, — кажется, эти слова произносить генералу было особенно тяжело. — Но это лучшие мужчины Рагны, что отправились вместе со мной и Кукарачей в изгнание.
— Мне бы хватило и меньшего числа, — заверил я генерала. — Я привык действовать в составе группы из двоих-троих человек.
— Но кто-то же должен охранять пароход, пока вы будете заняты делами на берегу.
Я кивнул, принимая вполне разумный довод полковника Кукарачи.
— Думаю, самое время осмотреть наш пароход и познакомиться с остальными моими бойцами.
— Тогда я передаю вас генералу, — кивнул фон Вирхов, гася сигарету в пепельнице, вырезанной из поделочного камня.
Мы с рагнийцами откланялись, и генерал с полковником повели меня прямиком к пристани.
Как оказалось, лагерь охранял стратегический объект: удобную бухту, где можно было швартоваться приличного размера судам. В основном это были баржи, глубоко сидящие в грязной воде Великой реки. Они везли какие-то ящики и бочки вниз по течению — к дельте и портам. Вверх же шли транспорта, полные местных ополченцев. Молодые парни валялись на палубе, страдая от жары, ведь вся тень доставалась офицерам и сержантам, да ещё немного — настоящим солдатам, несущим караул с винтовками на плечах. Борта транспортов щетинились стволами пулемётов, устаревающих, но надёжных и проверенных временем «мартелей».
На фоне этих речных мастодонтов пароход «Нэлли» выглядел каким-то несерьёзным. Небольшое аккуратное судёнышко, выкрашенное в белый и красный цвета, казалось просто образцом неказистости. Чёрная труба торчала вертикально, над ней курился дымок, говорящий о том, что машина работает на холостом ходу. Значит, «Нэлли» готова отправиться в плавание хоть сейчас. Меня это полностью устраивало — ночевать в лагере совершенно не улыбалось. Терзало меня какое-то странное предчувствие, что лишним временем я не располагаю. Уж на что-на что, а на интуицию я привык полагаться.
— Я отправлюсь вместе с вами, — по дороге, что заняла минут десять, сообщил мне полковник Кукарача. — Мои бойцы не примут командира со стороны, а завоёвывать у них авторитет, думаю, вам некогда.
Я согласно кивнул, стараясь не слишком часто стирать пот с лица и шеи. Здесь, рядом с Великой рекой, переносить жару оказалось сложнее. Влажность поднялась, и пот буквально пропитал мою форму. Он ручьями стекал по лицу, неприятно щекоча кожу под воротником мундира.
— Да и сказать по чести, мои парни — те ещё дикари, — усмехнулся Кукарача, — держать их в узде — врагу не пожелаешь. Тем более, если не знаешь, кто на что особенно падок.
— Как ваш лучший человек, Чунчо Муньос, — глянул на него генерал Элиас. — Уж он-то известно на что падок.
— А кто не любит женщин, генерал, — прищёлкнул пальцами Кукарача. — В конце концов, Чунчо же не скопец, да и мы с вами тоже.
— За его лучшего друга я бы не поручился в этом вопросе, — покачал головой Элиас, и я понял, что путешествовать мне придётся в весьма пёстрой компании.
Вот только тогда я даже представить себе не мог насколько.
Чунчо Муньос оказался типичным рангийцем — его даже с уроженцем Веспаны не спутаешь. Дочерна загорелый, в щетине и курчавых волосах — седина, хотя Чунчо ещё довольно молод, вряд ли старше меня. Но больше всего обращали на себя внимания его глаза — у Чунчо был взгляд отчаянного храбреца, каких зовут не иначе как сорвиголовами.
Лучшим другом Муньоса, о котором говорил генерал, был высокий, сильно сутулящийся уроженец Аурелии, скорее всего, даже Коалиции или самой Экуменической империи по прозвищу Святой. Светлые волосы его выгорели на солнце, а вот кожа сохранила бледность. Черты лица у Святого были правильные, но такие тяжёлые, что это делало их неприятными, особенно вкупе с глазами навыкате. Казалось, он смотрит тебе прямо в душу, как следователь на допросе. Поверх одежды он носил коричневую рясу, что и самом деле придавало его сходство со святым с какой-нибудь древней фрески.
Третий и четвёртый бойцы оказались полными противоположностями. Старина Эрнандес давно шагнул за порог пяти десятков лет, но был крепким, как старый дуб. Такие могут и в самом преклонном возрасте воевать не хуже молодых, полагаясь на опыт там, где других выручает сила или ловкость. А Пеппито по прозвищу Деточка вряд ли отпраздновал двадцатый день рождения — он был самым молодым среди рагнийцев, и как я понял через несколько дней после начала нашего плавания по Великой реке, остальные относились к нему как своеобразному талисману, считая, что паренёк приносит всему отряду удачу.
— Ничего так посудина, — крикнул давно уже обосновавшийся на борту «Нэлли» Чунчо. — Ладная, как старая вдовица, и, пари держу, характер у неё покладистый. Раз уж управляется с ней такой увалень.
Он указал на капитана парохода, оказавшегося гномом с совершенно лысой головой. Казалось, волосы у него с макушки переползли на лицо, отчего борода росла, хоть и густая, но какая-то неопрятно клочковатая. Да ещё и пряди в ней были частью пегие, частью чёрные как смоль. Гном покосился на Чунчо, однако ничего говорить не стал. Он только хмыкнул и направился к шканцам, где был установлен штурвал.
— Разрешите подняться на борт, — произнёс генерал Элиас.
Фраза была, скорее, ритуальной, вряд ли гном сумел бы помешать нам, однако вежливости никогда не бывает много. Капитан кивнул нам и махнул рукой, приглашая подняться по широкому трапу.
— Надеюсь, мои парни вели себя прилично? — спросил у него Кукарача.
— Нет, — буркнул гном себе под нос. — Расползлись по моей красотке, как тараканы. А этот, — он махнул в сторону Чунчо, — хуже всех. Горланит и горланит, как петух на заборе.
Тот явно слышал слова гнома, однако при генерале и полковнике ничего говорить не стал. Хотя я отсюда видел, как его распирает от слов капитана «Нэлли».
— При мне присмиреют, — посулил Кукарача, кивнув взгляд на Чунчо, и тому этого взгляда вполне хватило.
— Вы сможете отчалить сегодня же? — поинтересовался у капитана Элиас.
— Тут не море, — пожал широкими плечами гном. — Раскочегарим машины и вперёд. Только нас тут и видели.
— Тем лучше, — кивнул Элиас. — А пушка на носу надёжно закреплена?
— Тут не море, — повторил гном, — ветра нет, штормов не бывает. Не сорвёт.
Только после слов генерала я обратил внимание на накрытую брезентом пушку, стоящую на носу парохода. Сначала она показалась мне какой-то надстройкой, однако теперь я сам себе удивился, почему сразу не узнал характерные очертания трёхдюймовки — основного полевого орудия нашей армии.
— Под чьим флагом мы пойдём? — спросил я.
