окликнул Виктор.
— Не надо, сейчас я, — отозвался Анатолий. — Вам же трудней будет рубить, если переброшу бар за валун. Уголек здесь крепкий.
И вскоре уже начал подрубать пласт повыше валуна, оставив за собой сплошную подрубную линию.
— Молодец! — не удержался от восхищенного восклицания Виктор. — На той машине Бирюков выводит бар, не рубит, если попадает валун, а этот — о нас заботится.
Смена близилась к концу. В тот день стошестидесятиметровую лаву подрубили всю. Словно свежим ветром опахнуло лица горняков. Громче, уверенней зазвучали голоса ребят. Смелее, задиристей стали острые шутки и душевнее смех, когда бригада шла на-гора. Знали, конечно, что трудностей впереди — непочатый край, но каждому горняку сердцем хотелось верить, что и будущие трудности — под силу бригаде!
С чувством затаенной радости поднимался на-гора Виктор, сдав лаву. Но в мыслях нет-нет да и проскальзывало: Евтухов… И теперь, когда работа была позади, уход парня из бригады все больше занимал думы Виктора.
«Подвел он нас, черт, — поморщился Говряков, спускаясь по лестнице в раскомандировку, где была дверь на выход. — Вот и Крупина не удержали в бригаде. Уволили его за прогулы и пьянку. И Евтухов бежит… Да, дела…»
И тут он увидел Сафина. Тот разговаривал с… Крупиным.
— Но я же слово даю! — услышал Виктор голос Крупина.
Затем последовал неторопливый басок парторга:
— А это с бригадой решать… Сомневаюсь, чтобы поверили они… А вот, кстати, и бригадир, — кивнул он, увидев Виктора. — У меня разговор к тебе есть, Говряков, подожди. Вот так, Крупин, взвесь все хорошенько, шутить с тобой нам нечего…
Крупин кивком поздоровался с Виктором и, помявшись, со вздохом сказал:
— Ну, я домой поеду…
— Давай, давай, я не задерживаю, — сказал Сафин и хмуро посмотрел в лицо Виктора. — Такие-то вот дела, — и, обращаясь к Виктору: — Евтухова-то проморгали? В чем причина у него? Узнавал?
— Не видел еще. Перед школой хочу зайти… Только сомневаюсь, будет ли польза…
— А ты не ходи! — быстро и резко сказал Сафин. — Тот, кто сомневается, начиная дело, удачи обычно не имеет. Не с этим иди к Евтухову! Кому нужно такое великодушное посещение? Да и зачем это — и тебе, и мне, и бригаде вашей? Чтобы потом при случае отговориться: а мы выясняли причину!..
— Ладно, Александр Владимирович, — вдруг вспыхнул Говряков. — Согласен с вами… Вы ведь хотите, чтобы я с ним поговорил о возвращении, так? А я не буду его упрашивать! Понимаете?
— Кто же тебя просит упрашивать? — мягче заметил Сафин. — Да и нужно ли упрашивать? Ты же еще ничего не знаешь.
— Что ж тут знать…
— Многое. Мы начинаем подбирать к человеку ключи, а он вдруг — увольняется… Почему? Надо, чтобы он остался в бригаде. Пойми ты это. Человек нам нужен, человек, пойми! Не только тебе и мне, нам — всем! А коль мы на него уже нацелились, нам и доводить дело до конца…
* * *
Евтухов оторопело смотрел на Виктора, когда тот протянул два коричневых, в желтых сальных крапинах, круга колбасы.
— На, возьми. В дороге пригодится…
И положил колбасу на тумбочку.
— Зачем? — изумился Сергей.
— Бери, бери, — серьезно заметил Виктор, с любопытством глянув на раскрытый чемодан Евтухова. — Не от одного меня, от всей бригады. Ребята говорят, что раз такое дело, то надо ему ехать. Ну, а в дороге колбаса — сам знаешь…
— Какое дело? — вскинул глаза Евтухов.
— Известно, какое, — неохотно сказал Виктор. — Ребята говорят, что просто так ты бы не стал уезжать. Едешь — значит, иначе тебе никак нельзя…
Евтухов пожал плечами, постоял в раздумье, но тут же встрепенулся и прихлопнул ногой чемодан.
— Что за чертовщина! — сердито зашумел он. — Причем здесь ребята? Кто вам что наплел там? Или вы не знаете, что я подал заявление на расчет… уезжаю совсем отсюда, домой.
— Знаю, — спокойно кивнул Виктор. — Не уезжать, а бежать ты надумал, жидковат душой оказался для шахты.
— А-а! — махнул рукой Евтухов. — Уезжать, бежать!.. Не все ли равно?
— Нет, не все равно, — не сдержался от резкого тона Виктор. — Уезжают — честные люди, а бежит — трус, себялюбец, шкурник!
— Но, но… — нахмурился Евтухов, отводя взгляд.
— Про колбасу я выдумал, никто тебе ее не присылал. Шел около гастронома и купил, знаю — торопишься, можешь забыть…
Евтухов все так же хмуро усмехнулся, скосив глаза в сторону колбасы, но промолчал.
— А я бы не советовал тебе торопиться, — тихо сказал Виктор. — Крупин вон тоже буйствовал: не держусь за вашу шахту! А теперь обратно просится…
— Витька Крупин?! Просится? Да я же дня два назад с ним разговаривал.
— А я — только что… Парторга он упрашивал.
«Интересно! — мелькнуло у Евтухова. — Надо мной подсмеивался, а сам… Видно, и впрямь каждому своя шкура дороже. А я еще поверил ему, болтуну, и катанул заявление…»
Известие о Крупные неприятно поразило Сергея. Он молча, не вникая, слушал Говрякова, а сам раздумывал о лживой натуре Витьки.
— Ну и… примут его? — сказал совсем некстати Евтухов.
Но Говряков понял быстро.
— Трудно сказать. Злятся ребята. Получается, что ему много раз прощали, а он плевал бригаде в лицо. Такое разве забывается?
— И мне стали бы тыкать в глаза, если бы… — начал было Сергей и замолчал. Нет, у него не было мысли о возвращении в бригаду, просто хотелось дать понять бригадиру, что теперь уже поздно изменять свое решение.
— Плохо ты думаешь о людях, — заметил Говряков. — Никто тебе слова не сказал о том, что… Да вот оно, это письмо!..
Евтухов побледнел, узнав почерк отца. Губы подрагивали, когда он сузившимися глазами жадно пробегал строки.
— Начальство читало? — быстро спросил он. — И что говорят?
— Хвалят тебя, — скривил губы Говряков.
— Я серьезно…
— Зачем тебе мнение людей, которых ты больше никогда не увидишь?
— Ну, ну… — только и сказал Евтухов. Он еще хотел что-то произнести, но свое, — недодуманное до конца, — оказалось сильнее, и Евтухов словно забыл о Викторе, отведя прищуренный взгляд.
— А эти люди заботятся о тебе, — заговорил снова Виктор. — Сафин предложил оформить тебе отпуск без содержания, чтобы ты сам разобрался во всем дома. Начальник шахты тоже не против. Чем же ты заслужил, что о тебе другие люди голову себе морочат, а?
Он говорил еще долго. Евтухов отвечал односложно, но, улавливая главное, что сквозило в словах Говрякова, не мог быть спокойным.
— Слушай, Виктор Федорович, — неожиданно прервал он Говрякова. — Давай-ка я сам все это обмозгую потихонечку, а?
Говряков глянул на часы.
— Давай. Мне в школу пора, а я еще дома по твоей милости не был.
Они вместе вышли на улицу. Говряков торопливо перебежал дорогу и скрылся в темноте, а Сергей
