крайне произвольной их трактовки. По удачному сравнению Хобсбаума, большая часть коллективных идентичностей скорее похожа на одетые на людей футболки, чем на их кожу.
В повседневной жизни и общем мировосприятии нет ясного осознания этого явления. Жан-Лу Амселль (Jean-Loup Amselle) задается вопросом: «Действительно ли мы знаем, что есть наша кожа, а что одежда?». Процесс возвращения к исламу арабских элит, ранее страстно приверженных националистическому социализму Насера или светскому пан-арабизму, происходит путем личного или группового выбора, облечения в новые ментальные и материальные одежды, хотя и сотканные из древней традиции религиозной веры, уходящей корнями в далекое прошлое или даже существующей вне времени. При новом утверждении своей идентичности, несомненно, происходит новое открытие и переосмысление традиции.
Европейская культура, в особенности после 1968 года, пережила глубокий разрыв с самой идеей традиции. Шестьдесят восьмой год, последнее великое потрясение в Западной Европе, как политическая революция быстро кончился поражением; но он был и революцией антропологической, глубоко изменившей образ жизни многих европейцев и выразившейся в пересмотре отношений с прошлым и пафосе борьбы против каких бы то ни было установлений. Традиция казалась противоположной эмансипации. Эту классическую идею шестьдесят восьмой год внес в широкие массы. Сегодня Европа, переосмысляя свою идентичность, обращается к традиции. Каждое новое открытие традиции есть и ее переистолкование. Идентичность основана на традиции, но является также и результатом отношений со своим временем.
В шестидесятые годы католическая Церковь почувствовала потребность в переосмыслении своего богословского и духовного сознания перед лицом современного мира. Для этого был созван Второй Ватиканский Собор, создавший различные документы, посвященные другим (не католикам): современному миру, христианам других конфессий, нехристианским религиям, размышлениям об атеизме. Но во всей истории соборов «другие» всегда занимали важное место в переосмыслении католичества. Это секуляризация католичества? Не думаю, потому что, пройдя через ряд кризисов, Церковь подтвердила свою глубокую идентичность, что видно по двум последним папам, Иоанну Павлу II и Бенедикту XVI. Она снова утверждает свою идентичность между традицией и современностью.
Несколько лет назад французско-ливанский писатель Амин Ма- алуф (Amin Maalouf), особо внимательный к перекресткам культур и религий в Средиземноморье, посвятил идентичности глубокое исследование. Каждый, говорит он, несет в себе два наследия: вертикальное, идущее от истории и традиции, и горизонтальное, идущее от современности. Современность обладает глубокой силой. Стимулы глобализации действуют на оси современности. И хотя мы часто думаем, что в идентичности преобладают исторические корни, не стоит недооценивать несомненную притягательность современности. Идентичность часто рассматривают как наследие, но она глубоко и радикально меняется, проходя через фильтр современности. Современность побуждает к однородности или же, по контрасту, содействует разделению.
Маалуф так объясняет нынешний разгул противопоставлений: «По правде говоря, мы столь яростно утверждаем свои различия именно потому, что все меньше отличаемся друг от друга. (…) Несмотря на наши конфликты и вековую вражду, каждый проходящий день чуть-чуть уменьшает наши различия и увеличивает сходство». Да, все мы больше похожи друг на друга. Достаточно взглянуть на молодых европейцев последнего поколения: национальные различия, сильные еще два поколения назад, сегодня считаются второстепенными. Сближение людей приводит к ассимиляции и помогает жить вместе без конфликтов, однако имеет и парадоксальный противоположный эффект — подчеркивает различия и конфликты.
Современный мир возвращается к традициям и переосмысляет их. Как я уже отмечал, большую роль в этом процессе играют культурные установки. Необходимо подчеркнуть и новую роль религий в определении и утверждении идентичности. С другой стороны, современность создает потоки идей, увлечений, мод, доходящие до многих жителей планеты, по крайней мере, тех, кто имеет доступ к системам коммуникации. Порой потоки эти бывают столь мощными, что человек теряется, остается без своей традиционной идентичности, о чем писал Цветан Тодоров (знакомый и с коммунистическим востоком, и с Западной Европой). Тогда современный человек реагирует и сам находит себе идентичность, делает свой выбор и присоединяется к коллективному «мы», и оттуда, как с плацдарма, смотрит на большой мир.
Кроме того, современность дает группам, считающим себя далекими и чужими, общее осознание ситуаций, которые касаются всех. В Европе взрыв на советской атомной станции в Чернобыле 26 апреля 1986 года показал, что его страшные последствия с легкостью преодолевают границы, отделяющие коммунистический мир от Запада. Подобным образом можно рассуждать и о климате, о проблемах окружающей среды, это касается всех. Слепой терроризм поражает людей самого разного происхождения. В Мадриде в теракте 11 марта 2004 года на вокзале Аточа погибли «представители» всего мира, не только испанцы (которых террористы считали виновными в участии в военной операции в Ираке), но и мусульмане из разных стран, латиноамериканцы, выходцы с Востока. Современный город, и не только в Европе, многоцветен, в нем живут люди разного происхождения и религии.
Современность выражается не только в совместной жизни разных людей в одних и тех же местах, она вовлекает в общие потоки, делает соучастниками одних и тех же событий, дает чувство общего времени, независимо от судеб разных народов и географического расстояния между ними. Ясно, что речь идет о представлении времени и событий (прежде всего в СМИ), а потому о выборочном взгляде на них; но люди всего мира, объединенные средствами коммуникации, как бы присутствуют при некоторых событиях и одновременно испытывают одни и те же чувства. Мы почувствовали себя современниками, следя по телевидению за трагическими событиями 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке. Главный редактор “Le Monde”, Жан-Мари Коломбани (Jean-Marie Colombani), выразил общее потрясение этой драмой такими словами: «Мы все американцы». Мировое общественное мнение с большим сочувствием следило за трагедией цунами в Азии, несмотря на географическую отдаленность ее от Европы или Америки (хотя в регионе и было много туристов из неазиатских стран). Средства собирали не только на правительственном уровне, но и отдельные граждане, проявляя сочувствие увиденной по телевизору драме и желание как-то помочь в ситуации географически отдаленной. Великие мировые события заставляют нас осознать себя современниками: мы видим все и чувствуем синхронно. Однако надо помнить, что современность не порождает глобального человека-космополита.
Эти замечания о традиции и современности (и их можно было бы продолжить) не разрешают поставленной проблемы; напротив, усложняют ее, показывая, как переплетаются между собой различные пути построения идентичности. Великие периоды либерализации на мировом уровне не привели к торжеству индивидуума, но укрепили и развили групповые идентичности. Они порождены историей и традицией или отсылают к ним, но нельзя не учитывать и их современность «культуре» глобализации, стимулам, страстям и событиям, выходящим за пределы отдельной группы или страны.
Опасная чистота — тотелитаризм идентичности
Мы живем в период возрождения идентичностей. Но наше время
