не то.
— Я знаю, милый. Знаю.
Она обняла меня и тихо всхлипнула:
— Там внизу твоя кровь и плоть от той единственной, которой больше нет. И ты обязан любить её, как любил её мать.
— Люблю! — ответил я грубо. — Любил… Ты в своём уме?! Не смей так говорить о моих чувствах!
— Извини, Джон. Я не то хотела сказать. Но нельзя так. Кэт не хотела бы такой жизни для своего ребёнка. Ты должен переступить через горе и стать отцом для этой малышки.
— Я не могу, — ответил тихо.
— Можешь! — Джилл развернулась ко мне. В её глазах застыла боль. — Можешь! Ты сейчас встанешь и пойдёшь со мной вниз и посмотришь на свою дочь! Слышишь меня?!
— Нет, Джилл… Нет…
— Джон Форестер! У тебя помимо своего горя есть и другие обязанности! И если ты не переступишь через себя, ЕЁ, как и Кэт, заберут у тебя! Ты хоть понимаешь это?!
Я испуганно посмотрел в её глаза. Джилл встала и ушла.
Кэтрин умерла при родах. Когда мне попытались вложить ребёнка в руки, я отрицательно покачал головой. Но Джилл тут же схватила малышку, и, уладив все юридические вопросы, не отпускала её до дома.
Няня появилась как по мановению волшебной палочки. Я не в состоянии был вообще что-либо делать самостоятельно. Даже организовать похороны. Только сейчас я понял, какой сильной приходилось быть Джилл. Она взяла отпуск на работе и первый месяц посвятила себя мне и малышке.
Я ещё долго сидел на полу в спальне, пытаясь осмыслить наш разговор. Я слышал, как захлопнулась входная дверь. Слышал шаги наверх. Слышал колыбельную и плач ребёнка. Потом слушал тишину. Долго. Затем уснул. На том же полу.
Проснулся посреди ночи от громкого детского плача. Встать я не мог. И не хотел. Няня Джейн там, она справится, как всегда. Прошло полчаса, ребёнок не унимался. Моё сердце забилось чаще. Час. Два. Я встал и на ватных ногах подошёл к детской. Дверь была приоткрыта. Джейн ходила туда-обратно с ребёнком на руках, пытаясь успокоить малышку. Я медленно переступил порог комнаты. В ней всё было именно так, как хотела Кэтрин. Бежевые стены с рисунком леса и гор. Резной деревянный комод с блошиного рынка, который она ухватила даром и после реставрации установила в детской. Хотя изначально он должен был стоять в нашей спальне. Гирлянда из фетра, которую она сделала сама, будучи на восьмом месяце беременности. Я почувствовал подступающие к горлу рыдания и сглотнул. Медленно вдохнув, я обратился в няне:
— Джейн. Дайте мне.
Она испуганно обернулась к двери. Видимо, не заметила, как я вошёл.
— Мистер Форестер! Вы… Вы…
— Дайте ребёнка мне, пожалуйста.
— Вы уверены?
Она с осторожностью посмотрела на меня, оценивая моё состояние. Наверное, опасалась, что я снова был пьян. Только сейчас я посмотрел на эту женщину другими глазами. Она всё это время заботилась обо мне и моём ребёнке. О моём ребёнке!
— Я уверен. Позвольте мне попробовать.
Она неохотно отдала мне дочь, бережно положив тёплый маленький свёрточек в мои большие руки. Показав, как правильно держать младенца, она, наконец, выдохнула. Я сел в кресло-качалку, и, приложив маленькое тельце в одеяле к своей груди на уровне сердца, запел колыбельную. Ту самую, что напевала Кэт в последние месяцы, гладя свой живот. Через несколько минут ребёнок успокоился и посмотрел на меня серьёзными, но мутными глазами. Она была такой крохой, но даже сейчас на её милом младенческом личике отчётливо выделялся вздёрнутый нос Кэтрин. Её нос. Я поцеловал маленького ангела в лоб, и из моих глаз хлынули слёзы. Я вытер их тыльной стороной руки и поднял глаза на Джейн. Она смотрела на меня с гордостью и улыбалась.
Следующие ночи были расписаны. Мы с Джейн по очереди вставали к малышке. Так как я работал днём, забота и уход за ребёнком полностью лежали на плечах Джейн. И мне хотелось хоть немного разгрузить её ночами, дав выспаться и отдохнуть. Хотя она отлично понимала, что именно в ночное время я могу посвятить себя дочери.
Я научился подогревать смесь, кормить её из бутылочки, менять подгузники и подмывать. Дни и ночи сменяли друг друга бесконечное число раз. Первый год напоминал день сурка. Но мы справились.
Эмили росла очень смышлёным ребёнком. Она забавно морщила нос, как её мать, когда была раздосадована или недовольна отказом на свою просьбу.
Джилл и Майк стали крёстными родителями и были рады проводить свободное время с Эмили. О своих детях они пока не задумывались, поскольку Джилл получила повышение, и её мысли были заняты работой. Майк её поддерживал и не торопил. Однако я иногда замечал, с какой теплотой и завистью он смотрит на меня и Эмилию.
***
Несколько лет спустя
— Папочка, а что ты мне приготовил?
— Ох, милая, это сюрприз!
— Я не люблю сюрпризы!
— Все дети любят сюрпризы.
— Я нет! Мы пойдём в зоопарк?
— Нет.
Я обувал Эмилию, точнее пытался обуть, пока она сидела на нижней ступени лестницы и весело болтала ножками.
— Мы пойдём есть мороженое?
— Нет.
— Я сдаюсь.
Она сморщила нос, и я заулыбался.
— Ты совсем как мама. Терпение не самая сильная твоя черта, Эмилия.
Я упорно называл дочь полным именем, как когда-то и её мать.
Малышка улыбнулась, затем обняла меня своими маленькими ручками и поцеловала в лоб.
— Папочка, быстрее обувай меня, мне не терпится увидеть сюрприз.
***
Мы шли по парку, держась за руки. Солнце ярко светило в глаза, хотя был апрель. Эмилия весело шла вприпрыжку, раскачивая наши руки в такт своим шагам. Её каштановые волосы развевались от лёгкого ветра и прыжков. Она счастливо улыбнулась мне. Я просиял. Её улыбка была самым ценным сокровищем в моей жизни.
Мы купили сахарную вату и прошли к озеру.
— Папочка! Это же лебедь!
Она весело прыгала на берегу и хлопала в ладоши, глядя на стоящую у берега лодку в виде лебедя. Я шагнул с дочкой в лодку, усадил её на лавку, бережно накрыв ножки пледом. Эмилия ела вату и счастливо хохотала, глядя на то, как я корчил рожицы, пока рассекал воду вёслами.
И, наверное, сегодня я был счастлив впервые за несколько лет.
Примечания
1
Total black (тотал блэк) — это стиль одежды, а точнее, даже отдельное ответвление, когда образ состоит исключительно из черных вещей (прим. автора)
2
Пироги — итал.
3
Моя дорогая! — итал.
