прямо под пулями в то самое время, когда Полина рожала их третьего ребенка. И именно тогда он понял, что невозможно оставаться музыкантом всю жизнь, невозможно зависеть от прихотей голосовых связок и фанатов, которые успели разлюбить металл и переключиться на более яркие и свежие имена и лица. Еще десять лет назад ради «Гарроты» Дмитрий отказался от карьеры профессионального спортсмена. Он с ранней юности увлекался фехтованием и побеждал на многочисленных турнирах. Его брали в олимпийскую сборную страны, но гастрольный график группы заставил его сделать выбор. И он не прекратил тренировок, но выбрал музыку. К сорока годам забыть можно было даже о карьере тренера, хотя он продолжал поддерживать великолепную физическую форму и при первой возможности брал в руки шпагу. Вероятно, отчасти именно это стало одним из решающих факторов при приеме Дмитрия в авиационную школу. Полина не отговаривала мужа от этого безумного шага, но больше не поддержал его в этом никто, все лишь заявляли о его безумии: податься в пилоты в сорок лет! Именно в этот момент его яркой и насыщенной жизни ему поступил звонок от Ромы с просьбой вернуться в «Гарроту».
Тень снова промелькнула в луче света, и маячник тряхнул головой, выплывая на поверхность из темного моря воспоминаний, обступавших его в последние дни с завидной регулярностью, словно в стремлении окончательно утопить его в волнах безумия и одиночества. Из книги выпала давешняя записка — уже изрядно истрепавшаяся, но сохранившая в себе следы сумасшествия ее автора. А сумасшествия ли? Дмитрий пристально уставился во тьму. Дождь не ослабевал, но даже сквозь его плотную пелену во мраке виднелись какие-то смутные очертания чего-то огромного. Корабль? Неужели это и есть тот эсминец, про который кричал старик? Дмитрий поспешно погасил керосинку и установил яркость аппарата на максимум. Бредовый мотылек — персонаж чьих-то ночных кошмаров — больше не беспокоил его. Где-то вдалеке с волнами и вправду боролось какое-то крупное судно. Дмитрий протер глаза и немного подвинул установку, чтобы луч ее коснулся корабля. Из мрака, преодолевая сплошную стену дождя, по свинцовой глади моря выскользнул изящный во всей своей громаде эсминец. Что делало это массивное военное судно ночью недалеко от японских берегов, оставалось загадкой для Дмитрия, но он на несколько секунд залюбовался его суровыми четкими линиями артустановок, антенн, зенитно-ракетных комплексов, РЛС, мирно покоящихся лопастей вертолета… Громада медленно наползала на маяк, словно и не замечая его, и Дмитрий вдруг опомнился и принялся отчаянно жестикулировать, словно штурман мог заметить крошечную фигурку смотрителя мелькавшую в одиноком окне маяка. Он махал руками и кричал во всю глотку, но корабль продолжал бесцельно дрейфовать, с каждой минутой сокращая расстояние между ним и маяком. А был ли там экипаж? Судно казалось абсолютно мертвым. Вокруг него бесновался гигантский мотылек совершенно безумной расцветки. Дмитрий сжал виски и бессильно опустился на пол. Если это судно проекта 23560 с ядерной установкой, то, по крайней мере, его смерть не станет долгой и мучительной.
6.
На город упала ночь. Не медленно спустилась, как это обычно бывает, пустив вперед себя розовые всполохи, а затем и сумерки, а рухнула внезапно, словно на только что освещенную сцену города опустили темный тяжелый и пыльный занавес. Улицы разом погрузились в вязкий мрак — предвестник приближавшейся грозы — но еще были полны людей, сразу ускоривших шаг в надежде оказаться дома до первых раскатов грома. Кто-то предупредительно достал из сумки зонт и задумчиво поглядывал на небо. Один из прохожих брел медленно, подгребая ботинками сухие листья и о чем-то беззаботно болтая по телефону, а в некотором отдалении от него шли, слегка покачиваясь, двое весьма подвыпивших людей довольно потрепанного вида. Подойдя к одной из еще не снесенных кирпичных хрущевок, прохожий юркнул в подъезд, и двое тут же остановились, продолжая покачиваться.
— Ну и что дальше? — возбужденно прошептал один из них. — Долго мы тут будем ошиваться? Так нас, пожалуй, заметят и вычислят.
— Ты предлагаешь ночевать у него под дверью? — усмехнулся второй. — Будем сидеть тут. Хотя бы вон на той лавочке. Ляжем и прикинемся бомжами.
— Вань, да его повяжут, мы и глазом моргнуть не успеем! Они наверняка уже там.
— Отведенный ему срок истекает только завтра утром. Ты же сам мне говорил, что Маат чрезвычайно пунктуален. Он здесь не появится раньше.
— Тогда дежурим по очереди. Пошли на лавочку и доставай пиво. Фу, у меня воблой все штаны провоняли.
Они расположились на лавочке в некотором отдалении от интересующего их подъезда, расстелили газету и принялись опустошать заранее приготовленную двухлитровую бутыль с разливным пивом, закусывая его воблой и распространяя по округе весьма характерный аромат. Они громко хохотали, имитируя пьяную речь, ругали правительство и масонов, потом перешли к обсуждению женщин и затихли лишь часа через два, разложившись на той же скамейке. Вскоре оттуда раздался громкий дуэтный храп.
Первым бодрствовать оставался Николай как типичная сова и в три часа ночи незаметно толкнул Ивана в бок, давая тому понять, что пришла его очередь. Тот едва заметно кивнул, в остальном даже не пошевелившись. Он долго и напряженно всматривался в темноту, периодически поглядывая на часы и стараясь ничем себя не выдать. Это был старый и многократно проверенный метод, безотказно работавший с любыми закоренелыми преступниками. Даже самые подозрительные из них никогда не обращали внимания на храпевших на лавочках пьяниц, принимая их за безобидный элемент окружающей среды. Как бы ни был хитер Маат, будь он один или будь то целая преступная группировка, Иван был уверен, что уловка с бомжами сработает.
Он пристально смотрел на дверь подъезда, глаза его окончательно привыкли к темноте, и чем настойчивее становилась поступь рассвета, тем сильнее напрягался криминалист, сжимая пистолет в складках грязной одежды, раньше служившей обоим рабочей формой в гараже. В прошлый раз объект похитили прямо на выходе из дома ровно в восемь утра, и когда на улицах стали появляться первые прохожие, Иван медленно поднялся и отправился к ближайшим кустам, всем своим видом демонстрируя полное безразличие к происходящему. Требовалась немалая выдержка и даже толика актерского мастерства, чтобы унять бешеное сердцебиение и буравить подъезд лишь боковым зрением, зная, что с минуты на минуту появится преступник.
Не дойдя до кустов каких-то пары шагов, Иван почувствовал, как что-то вонзилось ему между лопаток.
— Коля? — тихо охнул он и грудой грязной одежды осел на землю, чувствуя, как все поплыло перед глазами. — Он нас перехитрил…
* * *
Когда Иван открыл глаза, постепенно приходя в себя,
