или нет?! Польский гриб-мордоябрик! Да я те ща знаш куда глаз натяну, знаш, куда его запихаю, куда кокос напальменный не пролезет!!! Иди уже нафиг, борзопинчер мокрожопый, толку с тебя, как с трех баксов одной бумажкой… Ну, ничо! Я их ща всех тут в строй выстрою, и всех подряд…через коромысло… в балетных пачках и комбинезонах, с волосатой грудью… ой же все узнают у меня!!!
— Генри, послушай, — вставил я. — Ты в курсе о собаке Баскервилей?
— А, об этом фамильном ужасе. Конечно. А что, блин?
— Ты не думаешь, что сначала у тебя стянули новый башмак, а теперь вот старый? Это как-то наводит на мысль о собаке, которую хотят пустить по следу.
— Чушь собачья, Берти.
— Но зачем же тогда…
— Ты несешь околесицу.
— И все же позволь заметить, что…
— Какой-то бред сивой кобылы.
— Новый для собаки не годится, поэтому стянули старый…
— Одно слово — белиберда.
— Но послушай…
— Да и потом как они могли понять, что это я? Никто не знает о моем приезде в Лондон, и где я поселился. Даже на пароходе я плыл под чужим именем.
— Зачем?
— Двойные налоги чтоб не платить.
— Ну ты и ушлый.
— А что делать, мы, Баскервили, все такие. О нас Джон Драйден в свое время даже эпиграммку подпустил: «Страна моя, ты слышишь этот зуд? Три Баскервиля по тебе ползут». Вообще-то слегка обидно…
— Прости его, Генри. Ведь столько лет уже…
— А, пустяки. Услышав суд глупца и смех толпы холодной, я остаюсь тверд, спокоен и угрюм, и посылаю всех подальше.
— То есть брань на вороту не виснет?
— Абсолютно.
— Тогда можно еще вопрос? Ты предложил мне поехать с тобой в Баскервиль-Холл под твоим именем. Это тоже никак не связано с собакой?
— Нет, — очень серьезно сказал Генри.
— Значит, это не для того, чтобы разнообразить нежномясым Вустоном скупой баскервильский рацион этого вашего, как ты выразился, семейного ужаса?
— Нет, — опять серьезно сказал Генри. — С чего ты взял?
— Да так. А что, Генри, поужинаем-ка мы с тобой в «Дармоедах»?
— «Дармоеды»? Там едят даром? — оживился Генри.
— Вот именно. Все. Кроме тебя. Потому что ты выставляешься, кто наследство получил, ага!
— Можно, — сказал Генри уже безо всякого энтузиазма. — Заезжай за мной в «Савой».
— С какой такой совой?
— С ушастой. Это ваш чертов отель так называется. И спросишь Хью Бетмена.
— Ушастый чертов отель? Опять кто-то экспериментировал с бетоном?
— Не бетон, Берти, а Бетмен.
— Бетмен? С какой стати?
— Как говорила моя американская тетушка: во-первых, это красиво… А во-вторых, это я — Бетмен, Берти, просто запомни: «Я — Бетмен».
— Ага. Ясно. Я… ты — Бетмен. С совой.
— Да. «Савой». Тогда, значит, до встречи, человек-соус.
— До встречи, пасынок Монтесумы.
— А если найдешь свой ботинок, то…
— Да ну его к псам, этот ботинок. Что я, жмот какой-то. Пропал себе, ну и пропал. Я другой куплю. Даже два. — И Генри повесил трубку.
Глава 10
Закончив беседу с обезобувенным (обезботиненным? обезкопыченным?) отпрыском Баскервилей, я повернулся к Мортимеру, который уже какое-то время притягивал мои взоры, безуспешно пытаясь уговорить Снуппи не грызть слишком много ковра. «Зачем ты тратишь драгоценные часы жизни на эту ворсистую дрянь? — вразумлял он четвероногого друга. — Ведь еще предстоит обед, а потом ужин, и там-то наверняка будет что-нибудь повкусней. Котлеты. Отбивные. Официантки. Максимум мяса и минимум ворса. Какой же смысл, — убеждал он собаку, — портить себе аппетит, а заодно имущество дяди Берти? Не лучше ли на сей раз проявить умеренность?» Но у меня создалось ощущение, что, хоть это занятие, в смысле отделение ковра от спаниеля, требует максимальной концентрации внимания, он все же не был полностью поглощен им. Потому что его ухо было слишком наклонено в мою сторону, ей-богу, уж как-то слишком.
А тут как раз возник Шимс с подносом, уставленным чайником. Он тоже прядал ухом, и у него на мочке грозил появиться… этот, как его, в форме замочной скважины… стигмат, кажется. Да, стигмат. Конечно, он вносил чай, он — это не стигмат, а Шимс, а знаю я эти внесения чая. В незапамятные времена хитрые китайцы специально изобрели этот напиток, чтобы слуга мог подслушать, о чем говорят господа, не рискуя быть застигнутым под дверью в вопросительной позе, то есть, вы поняли, в позе, сразу же олицетворяющей и имитирующей знак вопроса. Но мы, Вустоны, тактичны. Это у нас в нашей голубой крови. Не могу сказать, что мои предки были в таких уж теплых отношениях с Вильгельмом Завоевателем, что бы там ни говорили о нем и Эмили Вустон. Катберт Вустон выигрывал у него в шахматы, а Герберт — в крокет, и конечно, это было причиной некоторой холодности между Вустонами и прославленным монархом. Но, тем не менее, род у нас тот еще. Так что ноблесс оближет (А вовсе не «нос оближет», как захочет исправить корректор). Это такое латинское выражение, в таком смысле, что хоть сноб надменен, но истинный аристократ деликатен. И поэтому я сделал вид, что не заметил всеобщей ушной мобилизации.
— Так мы, кажется, говорили об уликах против собаки в деле о смерти сэра Чарльза, — непринужденно подхватил я нить угасшей было беседы.. — Что у нас есть на нее?
— Во-первых, — вставил Шимс, — тот факт-с, что сэр Чарльз испугался, о чем свидетельствовал осмотр тела-с.
— Бросьте, это ж не она ему в штаны… хм-хм, ну вы поняли. Ну, испугался старик. Мало ли, чего он мог испугаться. У меня есть знакомая в Челси, которая любит подкрадываться к своим приятелям и гавкать им в ухо. Может, это была она? Он стоял себе возле калитки, насвистывал бойкий мотивчик, курил, думал, где бы разжиться еще миллиончиком на сигареты, а то ж они все дорожают, и тут вдруг со стороны болот подкрадывается эдакая особа и «гав!» ему в ухо. Он: «Аааа!» — и окочурился.
— Видите ли, полиция возле тела не обнаружила никаких следов, кроме следов самого сэра Чарльза и Берримора, обнаружившего тело… — завел Мортимер.
— Исключено, — снова вклинился я, — в этом сезоне убийца-дворецкий совершенно не кастрируется… ой, то есть не котируется. И не собачируется. Кто угодно, но не дворецкий. Я голосую за то, что Берримор не виновен, а преступник свои следы вытер или угнал цеппелин и действовал, из него свесившись. Может быть, этот Баскервиль сам себя убил, но раздвоившись.
— Интересная версия-с, — похвалил Шимс.
— Да что ж вы меня все перебиваете! — рассерженно прошипел Мортимер. — Полиция их не нашла. Она просто их не заметила, а
