Телефон заливался. Энгель оглядел себя в овальном зеркале, висевшем над столиком в прихожей, прошагал по ковру, на котором лежали медвежья шкура, несколько шкурок персидских кошек и две-три оранжевые подушки, снял трубку и сказал:
— Я сейчас занят и не могу с тобой разговаривать, мам.
— Конечно, я всего-навсего твоя мать, — ответила она. — А посему два вечера подряд тружусь у плиты, пытаясь накормить тебя как полагается. Я не из тех матерей, которых показывают по телевизору, я не мешаю жить своему ребенку и не лезу к нему с чашкой куриного бульона. Но вчера был особый случай, и я никогда не думала, что буду так гордиться тобой, и я хотела выразить свою любовь и радость единственным доступным мне способом — стряпней. Кроме как стряпать, я никогда ничего толком не умела. А ты не пришел — ни вчера вечером, ни сегодня.
— Мама, у меня работа. Это не отговорка, я занят больше, чем когда-либо. Передо мной стоит самая сложная задача за всю мою жизнь, и я не могу сейчас разговаривать с тобой. Мне надо позвонить в несколько мест.
— Алоиз, я не просто твоя мать. Ты знаешь, что я еще и твоя наперсница, которая делит с тобой все беды и радости жизни, как делила их с твоим отцом, хотя он так и не достиг таких высот, каких достиг ты, но ведь сын всегда должен превзойти отца, таков порядок вещей в мире.
— Это не телефонный разговор, — ответил Энгель.
— Так приходи к обеду. Все равно обедать где-то надо, так почему не здесь?
— Я приду, как только покончу с этим делом. А сейчас мне надо позвонить, иначе у меня будут неприятности.
— Алоиз…
— Я позвоню, как только выкрою свободную минутку.
— Если ты…
— Обещаю.
— Ты не…
— Я не забуду.
Он быстро положил трубку, досчитал до десяти, снова снял ее и позвонил Нику Ровито. В конторе ему сообщили, что Ника нет. Тогда Энгель назвался, сказал, что дело срочное, и попросил передать Нику, чтобы тот незамедлительно позвонил ему домой.
Потом Энгель набрал номер человека по имени Орас Стэмфорд. Когда-то он был весьма известным судебным защитником, но потом его лишили адвокатской практики, и с тех пор Стэмфорд подвизался в юридических советниках организации. Дозвонившись, Энгель сказал:
— Мне понадобится прикрытие на сегодняшний день.
— Подробнее, — потребовал Стэмфорд. Он гордился своей смекалкой, дотошностью, беспристрастием и умением составлять планы, а оттого говорил рублеными фразами, какими обычно написаны телеграммы людей, плохо владеющих английским.
Энгель рассказал ему, как провел день, не вдаваясь в объяснения причин своих поступков, и добавил:
— Каллагэн долго мучился, вспоминая, кто я такой. По-моему, он и сейчас не совсем уверен. Кроме того, когда они обнаружат, что женщина, указавшая на меня пальцем, вовсе не была женой убитого, все запутается еще больше. Поэтому мне нужно только прикрытие на сегодня.
Обеспечение прикрытий было одной из обязанностей Стэмфорда. Энгель слышал возню на том конце линии. Адвокат цокал языком, шуршал бумагами, производил множество других шумов. Наконец он сказал:
— Бега. Рысаки. Ипподром Фрихолд в Джерси. Ты был. С Эдом Линчем. Большим Малышом Морони. И Феликсом Смитом. В третьем заезде ты поставил. На Больной зуб. Четыре к одному. И выиграл. Ставка была десять. Долларов. Обедал. В «Американской гостинице» во Фрихолде. Ехал туда в новой машине Морони. «Понтиак-бонневиль». Белый. С откидным верхом. Опущен был вверх. Ехали: через туннель Линкольна, ДжерсиТэрн-пайк и по шоссе. Девятому. Так же и обратно. До Нью-Йорка ты доберешься через пять-десять минут. Тебя высадят на углу. Тридцать четвертой улицы и Девятой авеню. На такси доберешься до центра. Понял?
— Понял.
— Хорошо, — Стэмфорд повесил трубку. Энгель тоже. Телефон тотчас зазвонил. Он снял трубку и сказал:
— Ник?
— Нас разъединили, — сообщила мать. — А потом у тебя было занято.
— Нас не разъединили, — ответил Энгель. — Это я положил трубку и намерен поступить так же опять. И ты тоже повесь. Я жду звонка от Ника Ровито, так что не занимай линию.
— Алоиз…
— Повесь трубку, иначе я уеду жить в Калифорнию.
— О!
Самое смешное заключалось в том, что мать принимала угрозу Энгеля переехать в Калифорнию за чистую монету. Энгель настолько ненавидел Калифорнию, что предпочел бы сидеть в Синг-Синг, лишь бы не жить в этом штате. Тем не менее он знал, что в тот день, когда мать перестанет воспринимать всерьез и эту угрозу, у него не останется выбора и придется перебираться в Калифорнию, потому что жить там все же лучше, чем оставаться в Нью-Йорке без всякой защиты от домогательств матери. Но пока защита действовала.
— О! — повторила мать. — Ну, если у тебя важное дело, не буду мешать. Позвони, как освободишься.
Дожидаясь звонка Ника Ровито, Энгель пошел в спальню и переоделся, поскольку чувствовал себя не совсем свежим после дневной беготни. К сожалению, времени на душ не было.
Когда Энгель въехал в эту квартиру, он приспособил ее к своим надобностям. К платяному шкафу в спальне приладил фальшивую заднюю стенку; комнатушку рядом сделал звуконепроницаемой и теперь мог вести в ней любые деловые переговоры; на стены спальни повесил фотографии победителей скачек, а все окна оснастил крепкими проволочными сетками. Переодевшись, Энгель смешал себе коктейль и принялся слоняться по комнате в ожидании звонка. Кусочки льда позвякивали в стакане, и всякий, кто увидел бы Энгеля в эту минуту, мог сказать про него: «Молодой подающий надежды чиновник, занятый интересной работой». Что целиком и полностью соответствовало бы действительности.
Наконец телефон зазвонил. Энгель широким шагом пересек гостиную и снял трубку.
— Мне передали, что ты звонил, мальчик, — сказал Ник Ровито. — Как наши забавы?
— Совсем не забавно. Ник.
— Что, не достал пиджак?
— Не достал, и у нас осложнения. Гробовщику нужен гробовщик.
— Владелец похоронного бюро. Он любит, чтобы его так называли.
— Сгодится и владелец похоронного бюро.
— Я тебя верно расслышал, Энгель?
— Верно. Кроме того, в дело замешана женщина. Не знаю, кто она такая. Высокая, тощая, красивая, как ледяной столб. Обвела вокруг пальца и меня, и целый ряд полицейских.
— Никаких подробностей, — сказал Ник Ровито. — Либо докладывай о результатах, либо рассказывай, что ты сделал для получения этих результатов.
— Дело осложняется, Ник.
— Так упрости его. А вся простота заключается в том, что Нику Ровито нужен пиджак.
— Я знаю, Ник.
