Я подошла к комоду, открыла верхний ящик и, порывшись в таких ненужных, кажущихся теперь чужими вещах, нашла серебряный кулон на тонкой цепочке. Это кулон моей мамы. Единственное напоминание о ней, кроме портрета в библиотеке. В день отъезда я совершенно забыла об этой маленькой вещице, и потом на корабле долго не могла заснуть от обиды и своей глупой забывчивости. Теперь я рада, что мне представился шанс забрать его с собой.
– Возьмите, – сказал капитан и протянул мне два небольших льняных мешка. – Можете сложить сюда свои вещи.
– Спасибо, – тихо отозвалась я.
Надев на шею кулончик, я начала метаться по комнате и закидывать в мешки то, что мне казалось нужным – пару сменных платьев, обувь, любимую расческу, чулки и сорочки. Даже пудру с собой прихватила, на что капитан лишь сдержанно улыбнулся.
Закончив собирать вещи, я отдала мужчине два заполненных мешка и, вспомнив про книги, сбежала по лестнице на первый этаж. Остановилась я только у двери в кабинет. Неуверенно касаясь пальцами ручки, я все не решалась зайти туда, словно после этого случится что-то ужасное. А может, так и будет. Там все принадлежит отцу – стол, стулья, книги. Каждая мелочь будет напоминать о давно минувших днях.
Только когда позади меня раздались шаги капитана, я отворила дверь и зашла внутрь. В нос тотчас ударил запах старых книг и дерева. Сердце жалобно сжалось в груди, и я неуверенно прошлась вдоль заполненных стеллажей, едва касаясь пальцами переплетов книг. Здесь так много воспоминаний. Все они радостные, счастливые. Так много детских книжек, которые папа читал мне перед сном снова и снова, а после нежно целовал в лоб и уходил в свою комнату. Вот бы вновь ощутить прикосновение его теплых губ к своей коже, услышать ласковый убаюкивающий голос…
Слегка встряхнув головой, я нашла пару книг, в основном романы, чтобы читать их в свободное время, и вышла к капитану. Он стоял у дальней стены, где висели портреты моих родителей. Подойдя к нему, я положила в мешок книги и, выпрямившись, тоже посмотрела на портреты.
– Это ваша мать? – спросил капитан, кивнув на изображение женщины с рыжими кудрями и светлыми зелеными глазами.
– Да, – тихо ответила я, внимательно осматривая портрет. Художник отлично ухватил и передал ее черты. Именно такой я ее и помнила – нежной, мягкой, спокойной. – Она умерла, когда мне было семь лет, – зачем-то сказала я и почувствовала, как меня охватывает волна печали. Невыразимой, глубокой печали.
Краем глаза я заметила, что взгляд капитана обратился ко мне. Но я не обернулась к нему, продолжила смотреть на портреты, словно видела их первый раз в жизни.
– Я была единственным ребенком, – тихо продолжила я. Наверное, этот рассказ больше предназначался мне, а не капитану. Хотелось выговориться. – Больше мама не смогла забеременеть. После ее смерти папа не находил себе места, так тосковал по ней. У меня сердце разрывалось от боли. Но вместе мы справились с этим. Боль утихла, и мы стали вспоминать матушку с доброй улыбкой, а не со жгучими слезами на глазах. Я все спрашивала папу, не хочет ли он жениться снова… И облегченно вздыхала, когда он говорил, что ему никто не заменит мою мать. Она всегда рядом, всегда здесь – так он говорил…
Нежданные горькие слезы подступили к моим глазам, горло словно судорогой сжало, и я сдавленным шепотом произнесла:
– Папа ушел. Он тоже ушел, капитан… Почему… Почему мои самые дорогие люди так быстро оставили меня?.. Почему же так больно… В сердце пусто…
В душу вползла глухая тоска, я закрыла лицо руками, почувствовав, как защипало в глазах. Не смогла сдержаться и, не думая о том, как на это отреагирует капитан, расплакалась.
***
Ее плечи дрожат, тишину, царящую в кабинете, разрезают горькие всхлипывания. Такая невинная, беззащитная. По ее нежному лицу бегут обжигающие кожу слезы, скатываются по щекам, подбородку, шее, теряются в горловине рубахи. Сейчас она кажется такой хрупкой, маленькой, потерявшейся от тоски. При виде нее сердце отчего-то стучит так сильно, громко, заглушая ее рыдания. Жак вдруг осознал, что проникся к ней сочувствием.
Он не привык жалеть других, это было не свойственно его натуре. Может, только самых близких, самых родных людей, вроде его маленького сына или близкой подруги. Но сейчас эта девушка что-то затронула глубоко в его душе, задела его своей судьбой, своим рассказом, заставила почувствовать себя снова слабым. Только эта слабость была вовсе не постыдной. Скорее, это слабость перед женщиной, перед ее голосом, словами, горькими слезами. Вот смотришь на нее, как невинно дрожит ее тело, и понимаешь, что ты бессилен. Совершенно слаб перед сильными чувствами.
Жак вдруг подошел к ней и резко прижал к себе. Стиснул в объятиях так крепко, будто это была вся его жизнь, которую у него с жадностью отнимают. А Клэр затихла сразу, замерла и, казалось, даже перестала дышать. Мужчина не понимал, что именно толкнуло его на это странное, необдуманное действие, но, подчиняясь порыву желания, он осторожно коснулся пальцами ее волос и начал медленно и ласково поглаживать ее по голове.
Клэр молчала, не двигалась. Сквозь тонкую материю ее рубахи капитан чувствовал, как сильно бьется ее сердце, чувствовал ее небольшую и очень теплую грудь. На мгновение ему показалось, что сейчас она оттолкнет его, как делала это обычно со дня знакомства, отстранится. Но каково же было его удивление, когда она прижалась к нему еще сильнее, положила голову на его грудь и обвила руками талию. Приластилась к нему, словно кошка.
– Людям свойственно уходить, миледи, – глухо произнес Жак. – Я знаю – это больно. Но вам не стоит сдаваться. Ваши родители этого не хотели бы. Они здесь, рядом, всегда с вами, Клэр.
Она все еще дрожала, будто стояла у моря, тихо плакала, боясь теперь в его объятиях разрыдаться в голос. А Жак продолжал нежно, ласково поглаживать ее по голове, мягким рыжим волосам, спине. Он заметил, как она начала расслабляться, и только гулко бьющееся сердце все еще выдавало ее волнение.
Почему же внутри все замирает при взгляде на ее невинное светлое личико, от ее дерзких, а порой тоскливых слов? Странное, волнующее чувство. Так тепло становится рядом с ней, уютно, как у горящего камина в холодную январскую ночь.
Жак не знал, сколько они еще так стояли – молча, неподвижно, боясь прервать этот обоим приятный момент, но спустя какое-то время Клэр немного отстранилась от него и, сжав легонько пальчиками его рубаху на талии, посмотрела на его лицо. У капитана вдруг замерло все внутри, дыхание сперло, и он нервно сглотнул, глядя в ее красные от слез глаза.
Какая же она красивая. Ресницы ее чуть-чуть подрагивают, небольшие столь нежного кораллового цвета губы слегка приоткрыты. Она ворвалась в его жизнь так внезапно, смешала все мысли в кучу, подобно урагану, и стала вдруг такой желанной.
Капитан все смотрел на нее, понимал, что не в силах отвести взгляд, а затем медленно и осторожно коснулся ее щеки и смахнул одиноко бегущую слезу. От его касания у Клэр вырвался вздох; она вдруг приподнялась на носочках и неуверенно приблизилась к его лицу.
