– И дай ей что-нибудь поесть. Она едва держится на ногах.
– Наша, моя – какая разница! Мне кажется, ей надо дать передохнуть и успокоиться, перед тем как мы двинемся в Солинари.
– Очень убедительно, – задумчиво промолвил Лоренцо. – Я смотрю, ты стараешься избавить свою рабыню от волнений и тревог.
– Ты находишь это странным? – вопросом на вопрос ответил Лион. – За золото не всегда можно курить все, что мы хотим, а мне потребуется ее полная преданность.
– И ты собираешься позаботиться о трех ребятишках, купив за это то, что тебе нужно?
Взгляд Лиона оставался прикованным к Санчии.
Она опустилась на колени на мостовую рядом с маленьким мальчиком и что-то убедительно говорила ему. Весь ее вид, поза, движения излучали такую жаркую любовь, что Лион больше не мог смотреть в ту сторону.
– Да, – сказал он, – этим я куплю себе то, что хочу.
3
– Куда мы идем? – спросила Санчия, пытаясь не отставать от широко шагавшего Лоренцо.
– В дом к Джулии Марцо, – ответил он, – Мы останавливаемся у нее, когда бываем во Флоренции.
– Я слышала об этой женщине. Она известная куртизанка, и у нее много богатых любовников. Значит, мой новый господин очень богат. Должно быть, так, иначе он был бы не в состоянии столько заплатить за меня. Он упоминал о каком-то месте, которое называется Мандара. Мы поедем именно туда, когда оставим Флоренцию? Я никогда не бывала за пределами Флоренции с тех пор, как мы приехали сюда. Когда мне исполнилось три года, нас с матерью продали Джованни, и мы…
– Хватит, – перебил ее Лоренцо. – Ты можешь хоть немного помолчать? Ты говоришь без умолку с той самой минуты, как мы вышли из булочной.
– Я всегда разговариваю, когда мне страшно. – Санчия тревожно улыбнулась. – А мне очень страшно сейчас. Меня ждет что-то неизвестное, пугающее…
– Ты ничего не боялась, когда торговалась с булочником о приданом для своей хорошенькой Элизабет.
– Это совсем другое. Мессер Бенедетто хорошо знает, какого рода сделку он заключает, принимая Элизабет в свой дом. Товар у него пользуется спросом, дела идут хорошо, и он хочет найти для Алессандро подходящую пару. Я беспокоилась, что, если он не будет удовлетворен приданым Элизабет, он откажется взять Пьеро. – Она повернулась и взглянула на него:
– Хорошо, что ты был там. Ты помог уладить все быстрее, чем я надеялась.
– Я? – Он вскинул брови. – Но я не произнес ни слова.
– Да, конечно. Но это не имело значения. Он чувствовал себя неловко в твоем присутствии, и ему хотелось, чтобы ты поскорее ушел. Думаю, что многие люди испытывают смущение и страх, когда ты рядом.
– Тем не менее тебе, по-видимому, я не кажусь таким уж страшным, – произнес Лоренцо сухо. – Скажи, а тебе никто не говорил о том, что в твоем возрасте пора уже научиться скрывать свои мысли и быть сдержаннее? К примеру, многим мужчинам не понравилось бы, если бы им так прямо сообщили о том пугающем впечатлении, которое они производят.
Она с удивлением посмотрела на него:
– Но ведь тебя это не волнует? Мнение окружающих не имеет для тебя никакого значения.
– Ты довольно проницательна, – он глянул ей в лицо, – и хорошо разбираешься в людях. Я заметил это, еще когда ты беседовала с мессером Арколо, а затем с Бенедетто. Ты угадываешь их желания и намерения и используешь так, как тебе нужно.
– Это необходимо, – просто ответила она. – Иногда ум – единственное оружие, которое мы имеем. Разве ты так не считаешь, мессер Лоренцо?
– Да. – Он немного помолчал. – Но я бы тебе не советовал пытаться управлять Лионом так, как ты это делала с булочником. Это опасно.
– И не собираюсь. Я дала ему обещание, – она попыталась улыбнуться. – Но я бы почувствовала себя чуть лучше, если бы ты мне рассказал немного о господине Андреасе. Я никогда никому не принадлежала, кроме Джованни, а это совсем другое, чем чувствовать себя настоящим рабом.
– В самом деле? Потому что он был так добр к тебе?
Она покачала головой:
– О нет! Джованни слишком эгоистичен, чтобы быть добрым к кому-нибудь. Он любит только себя, а до остальных ему нет дела. Когда я была ребенком, я негодовала, но потом поняла, что он просто глупый человек, и мне стало легче. – Она пожала плечами. – Все, к чему он стремился, – это чтобы ему самому было хорошо. Я избавила его от всех забот и дома, и в лавке, и этого было достаточно, чтобы он оставил меня в покое.
– Что-то мне с трудом верится, что он таков, каким ты его описываешь, – пробормотал Лоренцо. – Согласись, что подобрать с улицы трех ребятишек было не так уж эгоистично с его стороны.
– Я убедила его, что ему это очень выгодно, – ответила Санчия. – Бартоломео и Элизабет – брат и сестра, и жили дверь в дверь с лавкой Джованни. Когда их родители умерли три года назад от лихорадки, у них не оказалось родных, которые могли бы помочь им, и я не позволила, чтобы их выбросили на улицу. Мне удалось внушить Джованни, насколько он выиграет, взяв их к себе. Он получит сразу трех рабов вместо одного и при этом не заплатит за них ни единого дуката. Я обещала, что они не доставят ему никакого беспокойства и что я буду делить с ними свою еду.
– Вижу, что ты сдержала слово. От тебя остались только кожа да кости.
Она поморщилась:
– Еды и в самом деле было слишком мало, а когда у нас появился еще и Пьеро, я поняла: надо что-то делать. Я принадлежала Джованни, поэтому не имела права работать ни на кого другого, кроме него. А всякий раз, когда я просила у него денег, он грозился выбросить детишек на улицу.
– И ты начала воровать, – без всякого выражения сказал Лоренцо. – Твое милосердие могло стоить тебе жизни.
– Знаю, – кивнула она, – но это нельзя назвать милосердием. Это было нужно мне самой.
Они вышли на Понте Веккис, вдоль которого тянулись лавки преуспевающих купцов, торгующих шелками и драгоценностями. Но Санчия не замечала их. Она смотрела в мутные воды Арно.
– Они стали моей семьей. Мне было так одиноко до того, как они появились. И поэтому я снова и снова шла воровать, хотя так и не сумела преодолеть свой страх.
– И вот теперь ты опять осталась одна.
– Нет ничего вечного, – заметила она философски. – Мне все равно надо было пристроить любым способом Элизабет. Она стала слишком хорошенькой – это опасно для женщины. Джованни пил все больше и больше, его дела шли все хуже, а это означало, что и Бартоломео тоже надо было найти другое место.
– А Пьеро?
