Подруги залились смехом, вспоминая ту странно-безумную ситуацию.
— А я что? Я венценосную идиотку на закорки и в мед. крыло. А потом думаю, а ну как она у нас головушкой скорбная? Вдруг опять потащиться куда-нибудь? Надо печенья ей достать. А денег у меня не было. Я и испекла.
Лота улыбнулась и с теплотой произнесла:
— Когда я очнулась, мне объяснили, что это искры ментальной магии мой разум закружили. Но главное, на прикроватной тумбочке стояла вазочка с горелым печеньем. Пересушенным и местами пересоленным. И я как-то сразу поняла, что это печенье испекла очень интересная личность.
— А дальше? — эльф с интересом подался вперед.
— А дальше, — Лима шелестнула картами, — новый раунд. И задавать вопросы буду я!
Идрис хмыкнул и ехидно бросил:
— Как это по-человечески — верить в свои силы, даже перед лицом превосходящего противника!
Этой фразой эльф подписал себе смертный приговор. Лисица гневно фыркнула, вновь подхватила колоду и, грозно сверкнув желтоватыми глазами, перемешала карты. В ее движениях было столько экспрессии, что Лота невольно посочувствовала Идрису, который явно не понимал, во что вляпался.
Лима была очень азартна. Очень. Было ли это присуще только ей, или весь лесной народ охоч до карт — Лота не знала. Она знала одно — они не были биты только потому, что у студентов не поднималась рука на принцессу. Ну. Не всегда поднималась, если по правде. Иногда им не слабо перепадало на орехи, от тех, кто понимал — Лотанари не из тех принцесс, что жалуются отцам, а из тех, кто по-тихому мстит позднее. Правда, к четвертому курсу с ними перестали связываться, репутация у двух подруг была ужасной. Или прекрасной? В общем, с начала четвертого курса и до конца пятого не нашлось таких дураков, кто рискнул бы разнообразить их с Лимой жизнь. Из-за чего подруги несколько заскучали.
— Я хожу, — сверкнул синими глазами Идрис.
— Ходи-ходи, — проворчала Лима. — Посмотрим, куда дойдешь.
Борьба была напряженной, эльф хмурился, что-то подсчитывал и никак не хотел проигрывать. Лота кусала губы, гневалась и припоминала все известные ей ругательства. И только Лима была спокойна и уверена в своей победе. Откуда в ней взялась эта уверенность, не знала даже Лотанари. Тем не менее, лисица вышла первой.
— Не может быть, — горестно вздохнул Идрис. — Не может быть. Что ж, я еще не полностью проиграл.
Принцесса прикусила губу и прищурилась:
— Я не проигрываю. Даже ради политических процессов.
Лима выразительно фыркнула — откуда политические интересы в карете посреди леса?
— Я тоже, — эльф подался вперед. — Я не проигрывал уже лет десять. Ни в… Ни в чем.
— Так может тебе просто поддавались? — вскинула бровь Лотанари.
На это эльф ничего не ответил, только прищурился и стиснул зубы. Да так, что желваки на скулах заходили. Лота посочувствовала обиженному ушастику, но не стала уточнять, что это была просто шутка. В конце концов, она не виновата, что он ее слова так серьезно воспринял.
«Или у него настолько высокий статус при Повелителе?», принцесса с подозрением покосилась на сосредоточенного Идриса. «Повелителем он быть не может — самые чистокровные эльфы белого цвета. В смысле, волосы там, брови и все такое. Может, брат? Хотя два Идриса в одной семье…»
Как бы эльф ни старался, а выйти победителем не смог. Но и проигравших не оказалось — ничья!
— Результативная ничья, — промурлыкала Лима.
— Но отвечать буду я? — с улыбкой спросил эльф.
— Я, конечно, хочу знать, куда делась моя губная гармошка, — Лима выразительно покосилась на подругу, — но это я как-нибудь потом вызнаю.
Принцесса сделала вид, что к гибели губной гармошки не имеет ни малейшего отношения. Правда, не удержалась и вставила небольшую ремарку:
— У тебя не очень хорошо получалось. Звук был слишком пронзителен, особенно по ночам.
— Учту, — прицокнула Лима и, потирая руки, повернулась к эльфу, — ух, сколько всего я хочу спросить. Но выбрать надо что-то одно. Что-то интересное и жгучее.
Лота поспешно вклинилась:
— У эльфов, как и у людей, разговоры о плотской любви в разнополой компании считаются недостойными.
Лисица вздохнула:
— Вот-вот, вечная цензура. Тогда так, Идрис, расскажи-ка нам о том моменте, когда тебе хотелось сгинуть и рассыпаться от стыда за содеянное.
Тяжело вздохнув, эльф шутливо произнес:
— И я вновь радуюсь тому, что не способен покраснеть. Во дворце живет ревнительница и хранительница традиций, высокороднейшая из высокороднейших, прекраснейшая из прекраснейших (и это официальный титул) леди Дьердре Глейрио. Н-да. Мне было лет пятнадцать или шестнадцать и в тот день мне удалось исполнить свою мечту. Сами догадываетесь, о чем мечтают мальчишки в этом возрасте.
Лотанари мгновенно покрылась румянцем, а Лима одобрительно хмыкнула — лисица уважала чужую откровенность подобного рода.
— В общем, мы, а я был вместе с надежным другом, пробрались в винный погреб Повелителя и там основательно напробовались различных вин, — Идрис прикрыл глаза и даже головой покачал, показывая, как ему было вкусно. — Так напробовались, что лежали и не могли встать. Но могли ползти!
Принцесса захихикала, а Лима поскучнела — ее народ не одобрял алкоголь. К чему травить организм всякой гадостью, если в лесу растут замечательные грибы? Организм их легко усваивает, да и особой подготовки для потребления не требуется. И с людьми делиться не надо — для людей этот сорт грибов верная смерть.
— Надо же было так случиться, что наши побежденные вином тела выползли прямо в главный коридор, где как раз шла леди Глейрио, — Идрис смущенно улыбнулся. — На самом деле, леди Дьердре замечательная и заботливая. Увидев наши слабо блеющие тела, она не допустила и тени мысли, что два юных благородных эльфа могли упиться вином. Нет. Она решила, что нас отравили. Весь дворец был поднят по тревоге, мой друг довольно высокого рода, да и я не совсем прост. Прибыли лекари из центрального дома исцеления, примчался по тревоге личный врач Повелителя, три его помощника и вся смена придворных магов.
Лотанари смеялась так, что ей перестало хватать воздуха. Да и Лима заинтересовалась историей.
— В общем, спустя пару часов мы были спасены от тлетворного влияния алкоголя. Отчитывали нас долго и нудно, но стыдно было не это, — тут Идрис погрустнел. — Леди Глейрио смотрела прямо на меня и в ее глазах была такая обида, такое разочарование… Да, именно в тот момент я больше всего на свете хотел рассыпаться пеплом и чтобы ветер сдул его куда-нибудь подальше. Но не вышло. Зато ближайшие полгода я был тих и благостен, учтив и почтителен, и очень, очень усерден в учебе. Особенно я налегал на колдовское искусство, поскольку на погреб навесили дополнительные заклятья. Но больше нас там никто поймать не смог.
