Возможно уже в 1945 г. (или в 1944), Фрайберг давал свидетельские показания в Хелме[54]. Он описал путь длиною в три дня из Туробина в Собибор, а также целый год пребывания в нем. Что на самом деле происходило в газовых камерах и как убивали людей, он никогда не видел, но присутствовал при раздевании обречённых на смерть. Лидер подпольного движения Леон Фельдхендлер (как и многие заключённые, Фрайберг называл его Барух), рассказал ему об отравлении газом. Барух знал об этом, так как говорил с одним из охранников. В своем рассказе, который послужил основой для автобиографического очерка, опубликованного в 1988 г., Фрайберг описал процесс убиения. По его словам, как только люди понимали, что их ждёт, они предпочитали попытаться умереть, бросившись на колючую проволоку. От ужаса они старались погибнуть таким образом, чтобы хотя бы понимать, какие именно муки их ожидают.
Хоть некоторые и знали о беспощадной жестокости немцев, никто в действительности не представлял подробностей отравления газом, кроме тех, кто убирал газовые камеры. Эти люди не имели контактов с другими заключёнными или с внешним миром. Чтобы «враги рейха» не узнали о преступлениях, творимых в Собиборе, этих людей регулярно заменяли. «Заменять»— это был эвфемизм: после нескольких недель всех рабочих, работавших при газовых камерах, убивали. Те, кто сжигал мертвых, встречали такой же конец.
Вторая часть статьи о Собиборе в «Чёрной книге» посвящена восстанию, и здесь А.А. Печерский в центре повествования. Несмотря на это, читатель немногое узнаёт о том, кем он был на самом деле или о его чувствах. В воспоминаниях, написанных для М. Нович, Печерский куда эмоциональнее «присутствовал», когда рассказывал о том, как он покидал Минск перед отправкой в Собибор. Приведенная информация очень похожа на документ 1952 г. В обоих текстах А.А. Печерский говорит, что день отправки начался в 4 часа утра на улице Широкая. Его слова передают весь ужас положения:
«Было всё ещё темно. Мы должны были явиться на Appelplatz. В этой ночной темноте мы стояли с нашими потрёпанными пожитками, ожидая 300-граммовую пайку хлеба на весь путь. На площади толпились люди, никто не осмеливался ничего говорить, напуганные дети цеплялись за юбки своих матерей. Было даже тише, чем обычно, хотя сейчас никого не пороли; ни на кого не плескали кипятком; не было овчарок.
Комендант Вакс, игравший со своим хлыстом, заявил: «Позже вас отвезут на вокзал. Вы отправляетесь в Германию на работы. Гитлер милостиво пожалует жизнь тем евреям, которые захотят честно работать на Германию. Вы поедете со своими семьями, и вам разрешается взять несколько единиц багажа»… По пути на вокзал мы шли мимо гетто. Когда они увидели нас, то начали кидать хлеб и другую пищу в нашу сторону.
В колонне были люди из гетто, им приказали явиться на улицу Широкая за день до этого. Мы слышали крики прощания, плач и стоны. Все знали, что может случиться с нами в ближайшем будущем. Семьдесят человек — мужчин, женщин и детей — затолкали в товарный вагон. Там не было ни нар, ни лавок. Не стояло вопроса о том, чтобы сесть или лечь. Иногда кто-нибудь один мог присесть на минутку. Встать было даже сложнее. Двери не открывались, трещины в закрашенных черной краской окнах были перекрыты колючей проволокой. Нам не давали никакой еды, никакой воды. Никому нельзя было покидать вагон, даже по нужде. Мы ехали четыре дня и не знали, куда поезд везет нас»[55].
Это краткое описание заставляет содрогнуться. Истощенные и обреченные узники гетто, расположенного недалеко от тюрьмы на улице Широкой, видели своих любимых, отправляемых в неизвестность, в полумраке раннего утра. Ранее многие видели, как людей отправляли в Малый Тростенец, расположенный неподалеку лагерь, где, как они знали, в душегубках убивали людей выхлопными газами. Но на этот раз колонна двигалась к вокзалу. Куда депортируют этих людей и что подразумевали немцы под «отправитесь в Германию»? Никто не знал. Мы не можем представить их печаль и отчаяние. В эту колонну остающиеся в гетто бросали еду, чтобы продемонстрировать солидарность и любовь, еду, в которой они сами так сильно нуждались.
А.А. Печерский описывает, что русские солдаты покинули тюрьму в Минске в составе двух тысяч депортируемых. Путь из Минска в Собибор был долгим и проходил в переполненном товарном вагоне: «В сентябре 1943 г. нам сказали, что евреев перевозят в Германию, но семьи не будут разлучены. В 4 часа утра молчаливая толпа покинула Минск, мужчины пешком, женщины и дети в грузовиках. Мы собрались на вокзале, где нас ждал товарный поезд. 70 человек набились в глухой вагон и после четырех дней мы достигли Собибора. Мы остановились ночью»[56].
Согласно другому выжившему Борису Табаринскому, который был в том же поезде, но в другом товарном вагоне, дорога заняла четыре дня, и пассажирам пришлось выдержать пятую ночь в вагоне, прежде чем их всех разгрузили. В показаниях 1984 г. в Донецке он сказал: «Наше физическое состояние было ужасным»[57]. Фактически, многие умерли по пути, и узники начали понимать, что их участь определена.
80 русских солдат и немецкий просчет
Сразу же по прибытии в Собибор немцы отобрали 80 русских военнопленных и оставили их в живых для использования на работах. Это решение станет самой большой ошибкой, потому что они приняли в лагерь крайне враждебную группу солдат, которые были привычны к военной дисциплине, имели военную иерархию, умели обращаться с оружием и могли подчиняться приказам. Они также были крайне мотивированы на борьбу с фашизмом, который они рассматривали как абсолютное зло. Они гордились тем, что были бойцами. Вот как описывает это А.А. Печерский: «Прибытие в лагерь произвело огромное впечатление на старых узников, они хорошо знали, что идет война, но никогда не видели людей, которые сражались в ней. Все эти вновь прибывшие умели обращаться с оружием!»[58]
Разгрузка евреев, которые должны были работать на новой стройке в лагере, прошла гладко, без насилия. 80 мужчин легко нашли дорогу. А.А. Печерский утверждал: «Чтобы поддерживать байку, что Собибор был трудовым лагерем… нас разместили в Лагере I. Где размещались жилые бараки. Бараки делились на женские и мужские»[59].
Остальных отправили в противоположном направлении. Мы знаем теперь куда…
Семён Розенфельд, который стал одним из близких друзей Александра Печерского, рассказал в Тель-Авиве в 1992 г. о том, как он прибыл в Собибор ранним утром: «Мы сидели там до двух или трех часов дня. Затем трое мужчин подошли к нам, двое держали котелок, третий — наволочки. Они подошли и дали нам горбушку и стакан кофе каждому — вот что мы должны были есть на завтрак. Мы поговорили с этими старыми заключенными. «Что это за лагерь, где мы?»… Мы начали спрашивать, где наши товарищи, ведь в товарном поезде было две тысячи человек. Они посмотрели на восток; там уже поднимался дым. «Смотрите, — сказали они, — это ваши товарищи». И они рассказали нам, что это лагерь смерти и что людей собирали в душевых партиями по 300 человек. Вместо воды пускали газ. Они задыхались, и затем их сжигали. Вот что такое был лагерь Собибор — фабрика смерти»[60].
