— Слюны нет, — еле шепчу. Да, я боюсь, что он снова психанет из-за того, что я позволила себе разговаривать.
— Блядь, все с тобой не так, — мочит свои два пальца и резко проталкивает в меня.
Как будто раскаленной палкой, — внутри все протестует, мышцы от этой новой боли снова сжимаются так, что пальцы его сейчас просто вытолкнутся. И, — самое страшно, — понимаю, что до этого он в меня вошел даже не наполовину.
Но его, кажется, ничего не смущает.
Несколько раз жестко толкнувшись пальцами, вытаскивает их и, теперь уже медленнее, направляет в меня свой член.
Теперь я успеваю все прочувствовать, — как упирается в мой вход его огромная головка, как, со скрипом она проходит сопротивление у меня внутри, и, чуть поводив ею во мне вперед- назад, он резко вдалбливается на полную мощность, одновременно навалившись на меня почти полностью.
Боже! Боль — оглушительная, до звона в ушах, до моментального пота, который тут же обливает мое затрясшееся от жуткого разрывающего ощущения тела. Даже орать не могу, — боль окатила, пронзила насквозь и слезы сами по себе хлынули из глаз.
Наклонился надо мной, — так близко, что наши лица почти соприкоснулись.
Снова показалось вот это что-то человеческое в его лице, и… Какой-то странный взгляд в еще сильнее потемневших глазах с бешено расширенными глазами.
Интерес… Какой-то странный, — так рассматривают забавную и странную зверушку…
Но, может, теперь, поняв, что я девственница, он все-таки поверит, что я — не шлюха, и не станет продолжать?
Только бы вышел из меня как можно скорее, — я больше не вынесу этой жуткой боли!
Не двигаясь, провел по моему лицу ладонью, стирая слезы. Замер, обжигая меня своим тяжелым дыханием. Лишь бы отпустил, — я больше не выдержу! Сейчас, кажется, от меня только куски тела останутся!
Но — нет, чуда не случилось.
Приподнявшись, он поднял мои ноги, забрасывая себе на плечи, и начал двигаться, — резко, жестко, каждым толчком раздирая меня еще сильнее, еще глубже, — до мучительной, резкой скручивающей боли в животе, до прострелов в сосках, как будто действительно проткнет меня сейчас насквозь, до самого горла, перемешав все внутренности в фарш.
Даже вкрикнуть не смогла. Стонать от боли не могла. Ничего не могла. Только думая об одном, — скорее бы потерять сознание от этой боли!
Только сознание никак не покидает меня, а он — все ускоряется, и толчки становятся резче.
Задвигался бешено, сжав челюсти, впившись в меня взглядом, — а я уже и не пыталась закрыть глаза, — все равно не помогало. Затонал, — с хрипом, с рычанием, начав вколачиваться так, как будто на кусочки меня развалить хочет. Все тело затряслось, подлетая почти над кроватью, грудь под его точками стала болезненно дергаться, а внутри, — ожог и рана, невыносимая, безумная боль.
И наконец замер, прижав меня своим телом еще сильнее.
Неужели? Неужели все?
Слушала его рваное дыхание мне в шею, смотрела, как капля пота с его виска падает на мое лицо, — не двигаясь, стараясь даже не дышать, вообще не издавать ни звука, даже уже не дернулась когда он обхватил ладонью мою грудь.
Внутри все равно все горит, пусть даже он и вышел. Так раздирает, что невыносимо терпеть, и хочется просто сдохнуть, — прямо сейчас, в один миг.
— Иди к себе, — хрипло произносит. Очень тихо.
И я соскальзываю с этой кровати, на которой меня только что практически убили.
На его презервативе, на простыни видна кровь. Весь его член, до сих пор не опавший, в моей крови, даже волосы над ним.
Еле встаю на ноги, — они не слушаются, их сводит судорогой от того, насколько сильно он их раздвинул, и как долго это было.
Орать хочется, выть, реветь в голос, — но я только на негнущихся ногах, как сломанная кукла, плетусь вперед. Ничего в голове, — ни единой мысли, только как будто бьет колокол, — оглушительно и по вискам. Даже не думаю о том, куда это, — к себе? Но в том, что уж точно не домой, — даже не сомневаюсь.
Глава 14
Меня подхватывает под локоть та самая женщина, которая встретила у дома нас с Зафирой, и куда-то тащит, практически волочит. Не разбираю дороги, даже не смотрю, мне все равно. Меня заталкивают в какую-то конуру, — маленькая комната без окон. Кровать, стол, одно кресло у стола, — и приоткрытая дверь в ванную. Вот и все.
Оставляет одну, и я просто падаю на постель, слыша в тишине, как поворачивается ключ в замке двери.
Меня заперли. Выхода отсюда нет, — проносится в голове.
Но даже это уже меня не трогает. Меня будто выключили, — осталась только действительно неживая кукла.
С огромным трудом отталкиваю себя от постели и плетусь в душ, — скорее механически, чем если бы меня волновали сейчас вопросы гигиены. Да, нужно смыть это все с себя, — кровь, пот, его прикосновения… Но на самом деле, — ничего уже этого я с себя не смою. Никогда. Даже если буду тереть тело так, что ободру всю кожу.
Так и лежу всю ночь на постели. Все тело горит, зато внутри как будто все заморозили, превратили меня в бесчувственный лед.
Слез нет, — ничего нет.
Даже боли.
Как будто все, чем можно чувствовать, из меня просто вынули.
Даже глаза не закрываются. Просто до утра смотрю в потолок, и пошевелиться не могу. Только под утро, о чем говорят мне огромные часы на стене, проваливаюсь в темноту.
* * *
Очнувшись, я даже не сразу понимаю где я.
Мне снились теплые руки Кирилла, обнимающие меня, его губы, как обычно, прижавшиеся к моей шее, что-то шепчущие, — успокаивающее и ласковое.
Не сразу поняла, — откуда эта пронзительная боль между ногами, почему так тянет низ живота и болит распухшая грудь? Неужели Кир снова попытался повторить свои попытки? Те самые, когда он был настойчив до боли в теле и до первого моего страха перед ним?
— Кир, я же просила, — выдыхаю, чувствуя, как болят губы от того, что начинают двигаться. — Не трогай меня…
Но, вместо привычного уже «прости, детка, спи, все хорошо» и волны тепла, когда он притягивает к себе меня крепче, — тишина и холод.
Даже руку завожу назад, все еще до конца не вынырнув из пелены сна, — чтобы коснуться его плеча, щеки, чтобы притянул меня к себе сильнее, — так иногда тоже бывало, Кирилл, еще не проснувшись до конца, начинал слишком яростно меня ласкать, а после моей просьбы перекатывался на край постели. Слишком возбужден он был, именно под утро, особенно под утро. Отшатывался, чтобы сдержаться и остыть.
Медленно раскрываю до невозможности тяжелые веки, — как будто бы к ним груз какой-то прицепили, — и не понимаю. Стены вокруг, темнота, тикают на стенке напротив часы, подсвечивается циферблат и стрелки.
