– Простите, мсье, но надо уже звонить к поздней мессе. Вам пора спускаться.
– Да, сейчас, – отозвался Арман, и обратился к Эмильенне уже в обычной насмешливой своей манере. – Если вы не хотите оглохнуть, моя прелесть, то пора спускаться вниз, на грешную землю.
Волшебство развеялось, реальность вновь вступала в свои права. Эмили еще на несколько мгновений задержалась у края крыши, жадно смотря вокруг, словно вбирая в себя красоту и величие вида, чтобы навсегда сохранить их в душе. Ламерти окликнул ее, и она вынуждена была подчиниться. Дверь захлопнулась, и ночной воздух сменился затхлым запахом, а свет звезд уступил место тусклому огоньку свечи в руке служителя.
Вниз было идти проще и быстрее, чем наверх, а потому повороты винтовой лестницы, казалось, встречались еще чаще, чем при подъеме. Эмильенна шла последней, и радовалась тому, что на этот раз идет одна. Но после десятка пролетов у нее закружилась голова, нога соскользнула со ступеньки и, не успев испугаться, девушка оказалась в объятиях подхватившего ее Армана. Ламерти, вопреки ее ожиданиям, повел себя благородно и не только не воспользовался ситуацией, чтобы позволить себе какую-нибудь вольность, но даже на словах не стал дразнить бедняжку, которая и так была смущена до такой степени, что не решалась поднять глаз. Арман осторожно поставил ее на лестницу, и, поинтересовавшись все ли с ней в порядке, велел опереться о его руку. Эмили повиновалась. Лучше уж держать мужчину под руку, в чем нет ничего особо предосудительного, чем спотыкаться и падать ему на грудь.
Перед выходом из храма, девушка робко, без особой надежды, поинтересовалась нельзя ли ей остаться и поприсутствовать на начинающейся мессе.
– Вы хотите созерцать этот фарс? Хотите спасать душу проповедями священника-республиканца? Эти ренегаты противны даже мне.
– Вы правы. Это слишком больно! Я даже не уверена, что можно принимать Причастие из рук отступников, да простит их Господь.
– Надеюсь, что не простит. Пойдемте домой, моя милая.
По возвращении, Ламерти простился с Эмильенной внизу, пожелав ей доброй ночи и выслушав ее горячую благодарность за прогулку. Эмили легкими шагами поднялась по ступенькам, и дверь ее комнаты закрылась. Арман же еще долго стоял у подножия лестницы, облокотившись руками о перила, и задумчиво смотрел наверх. Если бы он не был столь красив, в эти минуты его можно было бы принять за каменную загадочную химеру на крыше Нотр-Дам.
Глава девятая.
Поразмыслив над своими вечерними похождениями, Арман пришел к выводу, что совместная прогулка явно пошла на пользу его отношениям со строптивой пленницей, а потому он немало преуспел в реализации своего плана– покорить ее сердце. Правда, надо сказать, что в последнее время он все реже думал о цели, ради которой все было затеяно, о мести и унижении дерзкой девчонки. Сама игра так увлекла его, что он почти забыл о том, какой победы хотел достичь в этой игре.
Раз прогулки на свежем воздухе, так благотворно влияют на вас, мадемуазель, стоит почаще выпускать вас из темницы, думал Ламерти. Ты любишь этот город, милая, это понятно и слепому. Что ж – сыграем на этой любви!
Довольный собой Арман отправился спать, заранее планируя завтрашнюю прогулку в обществе Эмили. Сама же Эмильенна не догадывалась о его планах, но так страстно желала нового выхода из дома, что невольно мечтала о нем, постоянно одергивая себя и напоминая, что это невозможно, слишком хорошо, чтобы быть правдой. Однако самым смелым ее ожиданиям суждено было оправдаться. После ужина, во время которого они мало разговаривали, Арман как бы невзначай спросил:
– Мне кажется вам понравилась вчерашняя прогулка?
– Я многократно говорила об этом вчера вечером, а потому вы можете не сомневаться. Несмотря на ужасное положение, в котором я нахожусь, это было одно из самых ярких и сильных впечатлений моей жизни! – голос девушки звучал страстно и восторженно.
– Уверен, что ваша последняя реплика относится к моменту, когда вы оказались в моих объятиях, – Арман все-таки не мог оставить этот эпизод без внимания и отказать себе в удовольствии подразнить ее.
– Вообще-то я имела в виду закат на крыше собора, – на этот раз Эмили не дала смущению овладеть собой и говорила спокойно и насмешливо. – Перспектива переломать ноги на узкой лестнице, конечно, впечатляюща, но не настолько, чтобы стать моим главным переживанием.
– А как же сильные мужские руки, удержавшие вас от падения в пропасть? – Ламерти издевался, но достаточно добродушно.
– Об их достоинствах вам лучше судить, ведь это вы их обладатель, – с достоинством парировала Эмильенна.
– Пусть так. Жаль, что вы не оценили моей галантности, но раз сама прогулка пришлась вам по вкусу, то могу предложить повторить ее.
– Когда? – в голосе девушки сквозила неприкрытая заинтересованность и надежда.
– Я мог бы тебя помучить, но не стану. Мы отправимся гулять прямо сейчас.
Ее глаза загорелись от радости. Арман предложил ей свою руку, сопроводив этот жест ехидным замечанием о тех, кто нетвердо стоит на ногах. Но Эмили дала себе слово не замечать его насмешек и сарказма. Она снова вырвется на свободу, хоть и под конвоем.
Выйдя из дома, они сначала прогулялись по улицам Ситэ, навестили Сен-Шапель, которая тоже переживала не лучшие свои времена. Затем Эмильенне показалось тесно на острове, и она предложила перебраться на левый берег, что они и сделали. Всю дорогу молодые люди довольно непринужденно обменивались репликами, словно были если не старыми друзьями, то, по крайней мере, хорошими знакомыми. Завидев шпили Сорбонны, Арман вспомнил годы, проведенные там, и развлек свою спутницу несколькими забавными эпизодами эпохи своего студенчества. Эмильенна, как и накануне, забывшая обо всем на свете, кроме настоящего момента, пребывала в веселом и озорном настроении. В ответ на студенческие воспоминания Ламерти, она поведала о своих приключениях тех лет, когда училась в монастыре кармелиток. Рассказывала она так весело и артистично, что молодой человек от души смеялся похождениям юных воспитанниц монастыря и злоключениям их наставниц.
– А вы, оказывается, тот еще бесенок! Это надо же – склеить страницы требника бедной сестры Руфины! Значит, вам не всегда было присуще столь суровое благочестие, как нынче? – хитро спросил Арман.
– Может и так. Не мне об этом судить. Но и поныне я считаю любой поступок, воздающий сестре Руфине должное за ее обращение с ученицами, проявлением истинного благочестия.
– То есть вы не раскаиваетесь в содеянном?
– Ничуть, и сделала бы это снова! – Эмили не выдержала и расхохоталась: – Смотрите же, не обижайте меня, а то заклею страницы всех книг вашей библиотеки или налью чернил в кофе, который Люсьен вам подает с утра.
– А разве я вас обижаю? – вкрадчиво спросил Ламерти. Вопрос был явно с подвохом. Хорошее настроение девушки моментально испарилось, уступив место прежней недоверчивости и холодности.
